— Как же ты теперь будешь?

— Не знаю, — пожала плечами Катя. — Решила вот с тобой посоветоваться… Больше у меня никого в городе нет…

— Подожди здесь, я сейчас. Только у начальника отпрошусь.

Татьяна бегом бросилась в контору.

Когда они подошли к дому Илюхиных, где продолжала квартировать Татьяна, Катя невольно замедлила шаг.

— Идем, идем, — заметила ее нерешительность Татьяна. — Если не желаешь Петьку видеть, так он здесь не живет. Я его почти и не вижу.

В комнате она сразу усадила гостью за стол:

— Ешь, ты же с дороги.

Но Катя стеснялась и почти ничего не ела. Ее настроение передалось Татьяне, и та тоже сникла, замолчала, едва слышно вздыхая, принялась разглаживать скатерть тонкими пальцами. Всхлипнув, Катя вдруг прижалась к Татьяниному плечу и разрыдалась. Слезы, скопившиеся за долгие месяцы, разом вырвались наружу.

Татьяна пыталась успокоить Катю, но потом поняла, что ей нужно выплакаться, и только бережно гладила вздрагивающую спину. А Катя рыдала громко, в голос, и никак не могла остановиться. Наконец она стихла, вытерла покрасневшие глаза концами платка, заговорила неожиданно спокойным, отрешенным голосом, будто рассказывала не о себе, а передавала слышанную от кого-то историю.

Татьяна не перебивала, не задавала вопросов.

Катя рассказала о своем замужестве, неудачной беременности, умолчав, правда, о том, что до этого избавилась от ребенка, которого должна была родить от Петра, о своем решении уйти из дома Сысоевых, о том, как Тимофей упросил ее вернуться.

— Думала, все уляжется, но, видать, не судьба. Каждая жилка во мне противилась, а я все пыталась с ним жить. Он, должно быть, чувствовал… Угрюмый ходил, пасмурный, а как скинула я во второй раз, напился… Думала, живой не останусь, так избил. Наутро опять на колени бухнулся, прощения просил, обещал забыть все, не трогать. Недели не прошло, снова отдубасил. Еле до кровати доползла.

Татьяна слушала с широко раскрытыми глазами. Она чувствовала, что Катя чего-то не договаривает, и смутно догадывалась, что во всем этом есть доля вины ее брата. На глаза накатывались слезы.

— Вот и решилась… — после долгого молчания выдавила Катя.

— Родители-то хоть знают? — шмыгнув носом, спросила Татьяна.

— Не заходила к ним… Отец бы назад погнал… сразу и подалась в город.

— Добралась-то как? — подперев щеку ладонью, жалостливо проговорила Татьяна.

— Игнат Вихров подвез, он на базар поехал. Я и упросила его, сказала, что к дохтуру надоть.

— Тебе работу надо искать, — раздумчиво произнесла Татьяна.

— Надо, — грустно подтвердила Катя, которая и представить себе не могла, какую работу она может найти и где.

— Намедни начальник наш спрашивал, не знаю ли какую девушку, чтобы за ребенком приглядывала. У его знакомого дите без присмотру осталось. Прежняя нянька замуж вышла за приказчика, вот и некому стало ходить… Давай, я поговорю?

— Не знаю, смогу ли?.. Господское дите-то… Боязно, — нерешительно произнесла Катя.

Но Татьяна уже загорелась:

— Че мочь-то? Дите как дите. Они все одинаковые. Кашу сваришь, накормишь, погулять выведешь, спать уложишь — вот и вся забота.

— А жить где?

— У господ и будешь. Отведут комнатенку али с дитем. Согласная?

Катя подумала и кивнула.

На другой день, ближе к вечеру, они отправились по адресу, полученному от начальника почтово-телеграфной конторы.

Двухэтажный особнячок, в котором снимал квартиру бухгалтер городской управы Виталий Александрович Полуэктов, находился в самом начале Сибирской, неподалеку от вокзала, разыскать его не составило труда.

Дверь открыла манерная дама лет двадцати пяти. Преувеличенно удивившись, она крикнула, сложив руки на груди:

— Виталик!

На ее крик из комнаты неторопливо вышел немолодой господин в домашней бархатной куртке.

— Вы хотите предложить свои услуги по уходу за ребенком?

Татьяна и Катя одновременно кивнули.

— Ну-с? И кто же эта смелая особа?

Татьяна опомнилась и подтолкнула Катю. Катя сделала шаг вперед. Хозяйка придирчиво оглядела ее и чуть приспустила ресницы.

— Я думаю, вы нам подойдете, — важно сказал Виталий Александрович. — Позвольте узнать, как вас зовут?

Густо покраснев, девушка ответила:

— Катя.

— Милое имя, не правда ли? — обернулся к жене Полуэктов.

Та улыбнулась и, уже возвращаясь в дом, поинтересовалась:

— Я тебе больше не нужна?

— Да, Мариночка, спасибо. Я сам обо всем договорюсь.

Поскольку Катю оплата занимала меньше всего, договорились быстро. Татьяна попрощалась, а Полуэктов провел Катю по дому, заодно объяснив ее обязанности.

— А вот и поручаемый вам субъект, — улыбнулся Виталий Александрович, вводя Катю в детскую. — Звать его Сережа и сейчас ему почти три года.

Кудрявый русоволосый субъект Сережа хитро кивнул.

— Вот твоя новая няня, — наставительно сказал Полуэктов. — Ее зовут Катя. Ты должен слушаться Катю, Катя будет тебе помогать во всем, а если ты начнешь шалить, она все расскажет мне, и я лишу тебя сладкого.

Мальчик рассмеялся:

— А гулять она меня будет?

— Обязательно, — улыбнулся Виталий Александрович и повернулся к Кате: — Здесь рядом сад «Альгамбра», место тихое и спокойное. Именно там и можно прогуливать этого сорванца.

Катя кивнула.

— А сейчас можете отдохнуть, — вновь важно объявил Полуэктов. — Ваша комната рядом. Прямо с утра можете заняться нашим ангелом.

7

Небо над городом посерело в ожидании рассвета. Петр зябко повел плечами, посмотрел на шагающего рядом Исая. Тот почувствовал взгляд, виновато улыбнулся:

— Извини, что-то задумался…

— Я говорю, Тимофей правильно заявил на комитете, что либо вооруженные демонстрации, либо вообще не стоит соваться, чтобы не подставлять свои спины под казацкие нагайки.

— Нет, не правильно, — возразил Ашбель, и его острая черная бородка воинственно выпятилась.

— Че не правильно-то? — запальчиво возразил Петр. — На Первое мая казаки исполосовали нас, в следующий раз повторится то же самое.

Ашбель печально вздохнул:

— Так-то оно так… Однако ты не учитываешь, что с каждым разом наши демонстрации становятся все более многочисленными. Не случайно ЦК считает демонстрацию самой видной формой борьбы. Кстати, ты знаком с письмом «К нашим тактическим задачам»?

— Читал, — буркнул Петр.

— Тогда я не понимаю твоей позиции. Ведь четко и ясно сказано, что всякое серьезное политическое событие в стране должно непременно вызвать со стороны организованного пролетариата уличный протест в виде демонстрации, а всякой демонстрации должна предшествовать широкая массовая агитация при помощи листков, и особенно массовых собраний.

— Это-то до меня доходит, но все равно обидно быть битым, — с юношеским упрямством возразил Петр.

— А для того, чтобы меньше быть битыми, — мягко улыбнулся Исай, — нужно поскорее объединить группы. Пока мы не