Бабушка и дядя узнали результаты анализов от местного врача. Выводы были подтверждены во время их второго визита к доктору Делламонике. Предприняв попытку отказаться от героина, Дезире впал в депрессию и тяжело вздыхал. Бабушка захотела больше узнать о его болезни. Инфекционист разъяснил, что присутствие вируса в крови ее сына доказано, но это еще не означает, что он болен. Только когда вирус СПИДа атакует иммунную систему ее сына, а это следующая стадия, он будет считаться заболевшим. Когда же бабушка спросила, сколько времени пройдет до начала этой стадии, врач дал весьма уклончивый ответ. Дезире получит статус больного через несколько месяцев, а может, лет, а может, и вообще никогда. Это непредсказуемо.

Как только дверь больницы закрылась за бабушкой, она снова замкнулась в молчании, предоставив остальным членам семьи задаваться многочисленными вопросами. Реально ли вылечить эту хворь? Каким образом можно заразиться? Бабушка прочла все те немногочисленные статьи, какие только смогла найти. В нашем городке, кроме «Утренней Ниццы» и нескольких газет, которыми торговали киоски, трудно было что-нибудь отыскать о новом вирусе.

В номере от 15 июля журнал «Пари-Матч» поместил на обложку заголовок репортажа под названием «Новая чума». Статья оказалась очень короткой. Между страницами, посвященными детям Джо Дассена и отдыху Софи Марсо, был опубликован репортаж об агонии Кенни Рамзауэра, молодого американского бизнесмена, до сих пор во Франции не известного. Он решил оставить хронику своей болезни, рассказывая о ней до самого конца. На развороте были помещены два портрета, сделанные с интервалом в несколько месяцев, они показывали, насколько разрушительно действует на человека новая болезнь. На них отчетливо видны и расцвет, и конец Кенни. С левой фотографии смотрит молодой красавец, с правой – неузнаваемо обезображенное существо без возраста. Его раздутое лицо – живое воплощение трагедии, развернувшейся за океаном. Джим, друг Кенни, рассказывает о появлении у того первых симптомов, о его постепенном отдалении от людей, от семьи и друзей, о страданиях, об издевательствах со стороны не только окружающих, но и врачей. Потрясающие до глубины души слова, шокирующие снимки… Еженедельник не побоялся сгустить краски и заключил свою публикацию кратким обзором ситуации во Франции: историей молодого стюарда, обратившегося в больницу Биша – Клода Бернара два года назад, рассказом об исследованиях Жака Лейбовича в больнице Раймона Пуанкаре в Гарше, которые позволили проследить путь вируса.

Для мамы все это было как пощечина. Она вдруг узнала, что во Франции уже выявлены пятьдесят девять случаев и что все заболевшие – гомосексуалы. А вопрос наркомании в журнале был едва затронут. Она много раз перечитывала эту статью, в надежде найти хоть что-нибудь о возможности терапевтического лечения, но безрезультатно. Ни о каком лечении даже не упоминалось. Чтобы узнать больше, она углубилась в отзывы читателей.

Что же до бабушки, то она занялась устройством встреч сына со специалистами больницы Арше. Специалисты, обычно такие компетентные, отмалчивались. Они скорее консультировали, чем лечили, и все больше молчали или вздыхали. Единственное, что они могли предложить, – это перестать принимать наркотики. Они признавали, что у них недостаточно знаний об этом заболевании, и дожидались новостей из Парижа или из США. Врачи были неспособны продвинуться дальше диагноза, который звучал как смертный приговор, и их рекомендации ограничивались обычно бытовым уровнем: стирать вещи Дезире отдельно, с применением жавелевой воды, избегать режущих предметов, не общаться с теми, кто ухаживает за больными, пусть болезнь проходит и в легкой форме. Если Дезире случайно поранится, не прикасаться к его крови иначе чем в латексных перчатках, а потом всю поверхность еще раз вымыть жавелевой водой.

Запах жавелевой воды. Единственный запах, напоминавший мне о доме бабушки и деда. Запах отчаяния Луизы, привозившей сына домой из больницы, как первого из зачумленных в конце Средневековья. Даже в лучшей больнице такого огромного города никто ничего не мог сделать для Дезире. Бессимптомная фаза болезни стала для бабушки лучшей союзницей. Она еще давала отсрочку: а вдруг все-таки сын не заболеет? Появления симптомов у его друзей было недостаточно, чтобы убедить Луизу принять реальность, в которой оказалась не только ее семья, но и все остальные. Она прибегала к множеству разных аргументов, чтобы отделить сына от этой пропащей молодежи. А те, кто осмеливался сказать правду, нарывались на такие вспышки гнева, что любые попытки начать дискуссию оказывались тщетными. Для жителей городка существовала лишь одна версия: ее сын наркотиков не употреблял и ничем не болел. Он просто немножко устал.

Примерно в этот период и исчез мой дед. Эмиль не умер и не сбежал, он просто пропал где-то в глубине своих мыслей. Теперь, когда наркомания и болезнь Дезире стали для всех очевидны, он удвоил усилия и старания в работе, ибо работа, несомненно, была единственным, на что он мог хоть как-то повлиять. Луиза часто уезжала с сыном к врачам, и надо было заменять ее в магазине.

Замкнувшийся в молчании, Эмиль не имел столько сил, сколько имела супруга, чтобы противостоять сложившимся обстоятельствам. По вечерам он поручал вести торговлю в магазине младшему сыну и его жене, а сам отправлялся в свои эскапады. Он уезжал на грузовике в горы, выруливая из торчащего на холме городка к заброшенным деревушкам. Это сюда он мальчишкой ездил с отцом покупать скотину у местных крестьян. Наудачу заглядывая на заброшенные фермы, где он учился ремеслу мясника, или в дома, где жили только одинокие женщины, он всегда привозил им блоки сигарет или какие-нибудь духи. В этих домах и на старых фермах он находил приют и домой возвращался поздно вечером. А воскресными вечерами он мыл грузовик за домом, чистил ножи и загружал товар на следующий день, одновременно слушая спортивные новости по радио. Никаких криков. Никаких слез. Он оставался непостижимым человеком, телом и душой погруженным в молчание.

У Дезире же постепенно начали проявляться первые серьезные симптомы болезни: потеря веса, лихорадка, диарея, рвота и непрерывный кашель. Они гораздо быстрее, чем результаты анализов, сообщили бабушке о тяжести ситуации. С ними началась серия приездов-отъездов, связанная с изменениями состояния больного. Метания между городком и больницей, между больничной палатой и спальней в доме, между наркотиком и запретами на него, между агонией и редкими моментами облегчения. А еще – между истиной и ее неприятием. Медики констатировали резкое и быстрое ухудшение состояния пациента. А его мать утверждала, что он не болен никакой болезнью гомосексуалов и наркоманов. Ее сын говорит, что больше не колется. Каждый остался при своем: врачи уповали на науку, а наша семья –