разделяли и заокеанские коллеги, и специалисты Института Пастера. Все больше и больше случаев заболевания выявляли не только у гомосексуалов и наркоманов, но и у тех, кому переливали кровь.

И во Франции, и в Штатах мобилизовали все силы, чтобы проверять пакеты с кровью, предназначенной для переливания. Но техника обнаружения вирусов была еще несовершенна, а больные, нуждавшиеся в крови, не могли ждать. Как и его коллеги из Института Пастера и по ту сторону Атлантического океана, Жак Лейбович старался максимально быстро создать простой и эффективный метод выявления вируса в банке крови.

Вместе с коллегой Доминик Мате, которая раздобыла для него портативный инкубатор, они работали без отдыха, пока не добились удовлетворительных результатов, используя уже испытанную технику маркировки под названием «иммунофлюоресценция». Но этот анализ требовал много времени. Доминик Мате и ее сотрудницы держали пробирки с кровью в особой культуре от сорока восьми до семидесяти двух часов, прежде чем зафиксировать рост вируса.

С другой стороны, в том же 1984 году Лейбович продолжает обмениваться результатами с группами американских исследователей, возглавляемых Робертом Галло. Он делится последними научными достижениями с более широкой публикой и активнее привлекает к работе своих французских коллег. После возвращения из США он проводит конференцию в больнице Тарнье. Среди присутствующих находятся врачи, которые вот уже несколько месяцев пытаются вылечить Мишеля Фуко.

Знаменитый философ еще раньше обращался к ним с жалобой на постоянный кашель. Его гомосексуальные наклонности ни для кого не были секретом, и у врачей появилась догадка, что у Фуко СПИД. Но поначалу они предпочли не отталкиваться исключительно от этого предположения, боясь подпасть под влияние распространенных клише, циркулирующих в медицинском мире относительно этой болезни. Несмотря на видимый успех лечения антибиотиками, весной 1984 года состояние Мишеля Фуко резко ухудшилось, что заставило медиков пересмотреть свои первоначальные выводы. То, что они узнали от Жака Лейбовича, только подтвердило их опасения.

Поскольку саркома Капоши долгое время связывалась со СПИДом, медики до сих пор думали, что ее наличие обязательно для диагностики. И у самого Фуко, который часто ездил в Нью-Йорк, где людей косила эпидемия, сохранялся в голове этот стереотип. В отсутствие же такого маркера его окружение чувствовало себя уверенно. Кроме того, философ высказывал пожелание как можно дольше продолжать работу. Поэтому его близкие считали, что, если объявить ему диагноз, который поставит под угрозу его планы, это может его сильно деморализовать. Таким образом, события последующих недель развивались в условиях «заговора молчания».

Когда стало очевидно, что госпитализация необходима, врачи Фуко воздержались передавать его на попечение Вилли Розенбаума в больницу Питье-Сальпетриер, чтобы не вызвать недоверия у СМИ. Ему так до конца и не открыли, чем он болен. Когда же философ умер в июне 1984 года, то его партнер Даниэль Деферт с изумлением обнаружил на обороте страницы истории его болезни, где была названа причина смерти, четыре буквы: СПИД. Возмутившись до глубины души, он создал общественную организацию «Помощники», целью которой стало сопровождение больных, пораженных этим вирусом.

В период с 10 октября по 12 декабря 1984 года у Жака Лейбовича и Доминик Мате в больнице Гарше работа по созданию метода выявления вируса существенно продвинулась вперед. При первых испытаниях из десяти тысяч проб крови насчитывались всего одна-две положительных. Оба врача экспериментировали с биоматериалом, анализируя образцы крови из пакетов, прибывших из Иль-де-Франс. Они старались определить долю зараженных пакетов в банке крови этого региона. И получили пугающие результаты. Среди двух тысяч пакетов они обнаружили двадцать зараженных. Исследования сотрудников Института Пастера на тот момент показали, что те, кто получал зараженную донорскую кровь, сами становились носителями вируса. Особенно впечатляли пробы гемофиликов, которые регулярно получали концентраты крови от многих доноров. Лейбович пытался привлечь внимание властей, но без особого успеха: этот своевольный, независимый человек скорее раздражал собеседников, чем заставлял задуматься и принять меры.

В то же самое время в Институте Пастера разработали технику подогрева проб крови, которая позволила нейтрализовать вирус в пакетах с донорской кровью, не меняя ее качества. Однако, как и их темпераментный коллега в Гарше, исследователи Института Пастера не нашли ни одного человека в министерстве, кто серьезно отнесся бы к их предупреждениям.

Некоторые настаивали на гипотезе, согласно которой не у всех ВИЧ-инфицированных может развиться болезнь. Это привело к самым печальным результатам: из-за стремления к экономии средств и вследствие пренебрежения к проблеме в целом оказались заражены еще тысячи и тысячи пациентов.

Рождение

Весной 1984 года Брижит родила маленькую девочку. По семейной традиции ее окрестили Эмили, то есть дали имя, производное от имени деда по отцовской линии, Эмиля. Как и Дезире, Эмили получила в наследство дедушкино имя. Мой дядя обрел в своем отцовстве второе дыхание, когда тело уже практически отказывалось служить ему. Наркотик, который отнял у него и Брижит все, не сумел, однако, лишить их малышки.

Бабушка была просто очарована, тем более что до этого у нее были только внуки. Внучка стала для нее знаком надежды, что Дезире и Брижит наконец покончат с героином.

Поначалу врачи больницы Арше высказались достаточно ясно: как правило, у детей, родившихся от носителей, тоже выявляли вирус СПИДа. Здесь уже фиксировались случаи рождения инфицированных младенцев. Не вмешиваясь в личный выбор родителей, медики решили все-таки предупредить Дезире и Брижит: риску подвергался не только их ребенок, но и они сами рисковали не увидеть, как он вырастет. При рождении характерные антитела LAV были выявлены в крови Эмили. Могло так случиться, что их передала малышке мать. Чтобы сделать окончательный вывод, надо было подождать несколько недель.

Я часто пытался представить себе то смятение чувств, которое появление на свет Эмили вызвало в семье, ту смесь искренней радости и огромного беспокойства. Стала ли она носительницей вируса родителей? Затронет ли ее болезнь? Как можно это узнать, если сами врачи неспособны четко ответить ни на один из вопросов?

Мне и сейчас очень больно от того, что я могу вообразить отца только в этих метаниях и сомнениях. Он не мог радоваться рождению своей первой племянницы, не тревожась при этом за ее будущее. Отец словно всегда знал, какая тяжелая судьба ждет это новое существо. Не положено присутствовать при смерти того, кто появился на свет у тебя на глазах. Может быть, именно это он и понял. Мы все приговорены. Приговорены уйти вслед за ней, вслед за ними тремя. Наверное, эта мысль была для него тем более мучительна, что он привык держать все свои чувства при себе. Отец никогда