делает. Талантливый, увлеченный человек никогда не останется на обочине, что бы там ни говорили скептики, что все зависит только от связей.

– Он сам вам это рассказал? – спросила я. Девушка кивнула, слегка нахмурившись, почему-то этот вопрос ее огорчил.

– Да, мы с ним встретились как-то раз в городе, – пояснила она, не глядя на меня. – Я его спросила, не хочет ли он снова поработать учителем в школе, ему ведь так нравилась эта работа. У меня знакомая работает в лицее, там как раз ищут преподавателя истории. Хотела ему предложить…

– И что же он вам ответил? Согласился?

– Нет. – Анастасия покачала головой с грустной усмешкой. – Сказал, что пока живы такие, как Антонина Сергеевна, ему в школе делать нечего.

Я замерла.

– Настя, он что, именно так и сказал? Я имею в виду, об Антонине Сергеевне.

Девушка кивнула.

– Да, сказал, что ноги его в школе больше не будет, пока по школьным коридорам бродят такие монстры.

В отличие от меня молодая учительница не усмотрела в этой фразе ничего особенного. Я же призадумалась, а не приложил ли руку тот самый преподаватель к тому, чтобы «такие как Колоярцева» больше не жили?

– А вы сами не испытали облегчения, узнав о смерти Антонины Сергеевны? – спросила я, сама не зная зачем. Возможно, мне захотелось подразнить молодую учительницу, вообразившую, что уж она-то точно вся в белом.

– Я очень удивилась. – Я заметила, что девушка не ответила прямо на мой вопрос. – Она всегда была такой бодрой, энергичной. Маршировала по школьным коридорам, зычным голосом раздавая распоряжения. И вдруг – раз! – и умерла в одночасье. Мы все были в шоке. Потом кто-то сказал, что она, оказывается, серьезно болела, но по ней этого было совершенно не видно!

Мы немного помолчали, потом Анастасия равнодушно произнесла:

– Вы можете поговорить с Никитой, если мне не верите. У него есть страничка в соцсетях.

– Ну почему же, – поспешила я возразить, – конечно, я вам верю.

– А знаете, – девушка внезапно вскинула голову и в упор посмотрела на меня, – я ведь ему, Никите, ничем тогда не помогла. На этом мерзком педсовете сидела с краешка и молчала, как дура.

– А остальные?

– А что остальные? – запальчиво переспросила Анастасия. – Ее все боялись, даже директриса с ней не спорила. Может, поэтому он меня теперь и избегает.

Вот оно что. Моя догадка о любовной драме подтвердилась, Анастасии довелось побывать в роли отвергнутой любимым человеком. Что ж, иногда такой горький опыт только на пользу. И стоит ли после этого удивляться ненависти, с которой девушка говорила о своей умершей коллеге, ведь та, по мнению Анастасии, фактически разлучила ее с любимым. Видимо, Анастасия довольно долго носила в себе эти переживания, раз решила поделиться ими с человеком, которого в первый раз видит. В данном случае – со мной.

– И все же вы остались работать в гимназии, – подвела я своеобразный итог нашей беседе.

– Вы меня осуждаете? – спросила Анастасия, и ее тон показался мне чуточку язвительным.

– Нет, конечно. – У меня действительно и в мыслях не было осуждать человека, который поступил так, как посчитал нужным. Если это, конечно, не причиняет кому-то вреда. – С какой стати, да и за что?

– За то, что я не стала разыгрывать из себя героиню, боясь потерять работу, которая является для меня единственным источником средств к существованию. – Язвительность в тоне девушки возросла на порядок. – Я даже не буду упоминать, что живу вдвоем с мамой, которая от меня зависит и нуждается в постоянном лечении. И что, по-вашему, я должна была на все это плюнуть и разыгрывать из себя революционерку, новую Софью Перовскую?

Я с изумлением наблюдала за внезапной метаморфозой своей собеседницы. Наивного очарования юности как не бывало, теперь передо мной сидела взрослая женщина с усталым взглядом, лишенным каких бы то ни было иллюзий.

– Вы не обязаны передо мной оправдываться, – беспомощно пробормотала я, чувствуя себя, мягко говоря, не в своей тарелке. Анастасия, возможно, сама того не подозревая, одним щелчком поставила меня на место. От меня ведь никто не зависел, и мне никогда не приходилось заботиться о ком-то, кроме себя. Я в любой момент могла бы отказаться от расследования, которое меня не интересует, и при этом никто бы не остался без жизненно необходимых препаратов. Жизнь может круто измениться в любой момент, вот почему, прежде чем кого-то осуждать, нужно подумать и все же попридержать язык. Кроме того, я уже знала, что Анастасия была далеко не такой паинькой, она ведь вступала в открытое противостояние с Колоярцевой, о чем сообщила мне моя клиентка. «Эта молодая вертихвостка…» Так что напрасно Анастасия укоряет себя в конформизме.

Тут я вспомнила об одной детали, которую решила уточнить у своей собеседницы.

– Скажите, Настя, – начала я, – Колоярцевой во время конфликта с Никитой случалось назвать его охламоном?

Тоненькие темные брови девушки изумленно взлетели, она недоуменно уставилась на меня.

– Как? Охламоном? – переспросила она. – Нет, ничего подобного просто быть не могло. Да и в нашей школе не в ходу такие словечки, родители бы нам головы оторвали.

– Да, но это в разговоре с учениками, – настаивала я. – А за закрытыми дверьми, на так называемых проработках?

– Нет, – твердо возразила Анастасия, – Антонина Сергеевна никогда бы ничего подобного себе не позволила. Она бывала очень резка, высокомерна, даже жестока, но она никогда никому не грубила и напрямик не оскорбляла. В ее арсенале была холодная вежливость, а не хамство. Здесь у нее было чему поучиться.

Теперь в тоне девушки слышались уважительные нотки, что слегка меня озадачило. Впрочем, почему бы нет? Можно ненавидеть своих врагов и в то же время отдавать должное их похвальным качествам. Видимо, Антонина Колоярцева все же являлась незаурядной личностью, если была способна вызывать столь противоречивые чувства.

Я поднялась со стула, собираясь уходить.

– Спасибо, что были откровенны и уделили мне столько времени, – искренне поблагодарила я Анастасию. Та серьезно кивнула.

– У меня к вам одна просьба, – произнесла она, немного смутившись. – Если решите встретиться с Никитой, не рассказывайте ему, пожалуйста, о нашем разговоре.

– Хорошо, не буду, не волнуйтесь, – поспешила я