– Как можно это выдержать?! Здесь всюду безжизненность, молчание, долина смерти в полном смысле слова. Столь прославленная Сахара едва ли страшнее этих пустынь, а ведь они тянутся на многие сотни верст… Бедный Фауст – это действительно невозможно выдержать! – мрачный Пыльцов был почти в отчаянии.

– Эх, рано ты помер, Фауст, друг ты наш верный! Ведь домой идем… За два месяца дойдем, Николай Михайлович? – Иринчинов, как всегда, постарался и в тяжелой ситуации найти позитив.

А Пржевальский ничего не сказал, так и стоял – молча.

Совсем недолго задержались эти четверо возле свежей могилки: солнце уже поднималось, нужно было выходить. И пошли – по не успевающей как следует остыть горячей почве, под жаркими с утра и все накаляющимися солнечными лучами, обливаясь потом, скорбя по утраченному навсегда Фаусту – бедному, бедному другу! – тяжело ступая ногами в самодельных опорках из протершейся шкуры яка.

Глава 8. Возвращение и слава. В новый поход!

Хребет Хурху составляет северную границу наиболее дикой и пустынной части Гоби. «Вот мы и подошли к краю пустыни, – думал Пржевальский. – Узнать бы, как далеко простирается хребет… Монголы говорят, что к западу он идет до самого Тянь-Шаня… Неужели и впрямь так? Это уж будущие исследователи определят».

Пустыня сменилась лугами, которые по мере приближения к Урге делались все более сочными. Растительность здесь была разнообразной, животных тоже водилось множество. Но путешественники больше не составляли гербарии, да и охотились исключительно ради пропитания, а не для коллекции. Уже не месяцами и не неделями, а днями они считали время оставшегося пути. Нетерпение их все росло. И вот наконец последний переход – в Ургу они явились пятого сентября.

Истомленные, оборванные, грязные – они не были похожи на цивилизованных людей. Так, оборванцы какие-то… В разорванных самодельных унтах из яка, в дырявых штанах, в полусгнивших рубашках, с грязным блином вместо фуражки на голове… Российский консул принял их самым радушным образом. Путешественников усаживали за столы, предлагали разнообразную еду, но в первый день они почти не ели. Они и не спали в первую ночь – так велик оказался шок от новых впечатлений.

Вдруг стало ясно, что недавние стойкие путники едва могут держаться на ногах, так слабы. Как они шли через пустыню? В первый день они и до бани-то не дошли. Они уже два года не были в бане и мечтали о ней. Однако в первый день не было сил и для этого. Лишь на второй день они смогли помыться в бане. Еще через два дня путешественники пришли в себя – они начали есть с волчьим аппетитом и смотреть вокруг с неиссякаемым интересом.

Их все поражало! И прежде всего родная речь. Они читали газеты и письма, с жадностью расспрашивали о новостях и, как дети, не знали границ своей радости.

Контраст между недавно пережитым и тем, что окружало сейчас, был таким резким, что прошлое стало казаться страшным сном. Цивилизованная одежда, еда из тарелок при помощи вилки и ножа… Все, все было невиданным, странным, все узнавалось как бы вновь. И чай из чашек! Без дзамбы, но с булочкой… Боже мой…

После недельного отдыха в Урге они поехали в Кяхту, оттуда в Иркутск, Москву, Петербург. Начались торжественные встречи, обеды, заседания, поздравления, посещения… И не было им конца – Пржевальский уже с трудом все это выносил. Принял министр, посыпались награды. Руководитель экспедиции получил чин полковника, большую пенсию. Ему слали грамоты и награды со всего мира. Французское географическое общество наградило его золотой медалью!

В первое время жить ему приходилось не у матушки в Отрадном, а в Петербурге. Визиты, балы, обеды быстро стали в тягость. Он не любил город. Еще более он не любил шумную столичную жизнь. Помимо прочего, поскольку он стал вхож в дома самого высокого начальства, многие начали донимать его просьбами. Он почти ежедневно получал письма с мольбами о помощи, обращались и устно. И наконец, третья напасть: он стал завидным женихом. Молодой и красивый полковник, с хорошим обеспечением, к тому же знаменитый… Укрыться от матримониальных планов окружающих он не мог ни в Петербурге, ни в Смоленске. Знакомые, а иногда и незнакомые настойчиво навязывали ему невест. За одних хлопотали отцы, за других – матери, встречались ему и девушки, которые сами пытались продвинуть свои интересы… Новоиспеченный полковник Пржевальский от внимания потенциальных невест быстро устал. Навязчивые разговоры соседей и знакомых о браке вызывали у него тоску и презрение, иногда с ноткой жалости. Он не собирался жениться. Мнение о семейной жизни он сложил еще в годы молодости, в период службы в Полесье, и с тех пор не менял его. Юный вольноопределяющийся имел возможность близко видеть ужасных полковых дам: глупых, развратных, лживых. Мужья их, впрочем, были не лучше. У молодого человека возникло стойкое отвращение к семейной жизни.

При первой же возможности, сославшись на необходимость описать путешествие по Монголии (это и впрямь было насущной необходимостью), Пржевальский прочно засел в Отрадном – за свою книгу. Дядя Павел Александрович, приучивший его в свое время к охоте,