— Не думай ничего плохого, Пакстон. Когда он былмаленьким, он обычно рассказывал друзьям, что я торгую газетами на улице. СлаваБогу, на этом его фантазия остановилась. Или, может быть, нет? Что он говорилтебе?

— Нет, ничего. — Она пожала плечами и сноварассмеялась.

Габби тоже смущенно улыбнулась. Она никогда не говорилаПакстон, кто ее отец. Они вообще никогда не хвастались перед друзьями, иПакстон видела почему. Хотя Вильсоны жили красиво, они не были выскочками. Этобыло похоже на старую монету — этот признак устойчивого благополучия, чтопокорило бы и ее мать.

— Нет, в самом деле, никто из них ничего не говорилмне.

У меня не возникло даже подозрения.

— Я не думал, что это так важно. Но это интересно. Ведьмы рассказываем, что происходит дома. Кто женился, кто купил новый дом или ктоиз пациентов моего брата умер.

— Твой отец тоже доктор? — поинтересоваласьМарджори Вильсон с ласковой улыбкой.

— Нет, — спокойно сказала Пакстон, ощущая печальгде-то в глубине души. Она так хотела, чтобы у нее сейчас тоже был отец, как уПитера и Габби. — Мой папа был адвокатом, он умер семь лет назад,разбившись в своем самолете.

— Извини, — мягко сказала мать Габби.

— И вы меня извините.

С ними было так непривычно, так спокойно и счастливо.

Вечером все играли в домино, разговаривали и смеялись. Питердолго беседовал с отцом у камина, потом позвал Пакстон. Они снова толковали оВьетнаме, об отношении Джонсона с русскими после недавнего переворота, когдаХрущева отстранили от власти. Пакстон была в восхищении от Эдварда Вильсона. Оноказался интеллигентным и обстоятельным собеседником, умеющим глубоко ивсесторонне продумывать каждую мысль, что она оценила, несмотря даже на то, чтов отношении Вьетнама у них оказались совершенно противоположные взгляды. Ониговорили о реальности интеграции, о Мартине Лютере Кинге, о последних событияхи студенческих волнениях в Беркли. Движение за свободу слова вышло из-подконтроля в последние дни. Совет регентов занял твердую позицию, отказываясьвести переговоры.

Отец Питера был согласен с членами совета, да и Пакстонтоже. хотя это была непопулярная позиция в кампусе. Оказалось, президент советаКерр — его друг, и у них был долгий разговор как раз нынешним утром.

— Он не собирается играть в кошки-мышки с этими детьми.Слишком многое поставлено на карту. Если он поддастся им, можно потерятьконтроль над кампусом.

Питер был совершенно с этим не согласен, и они еще долгоспорили — Пакстон нашла прелесть в таких дискуссиях. Они будоражили мысль, асами рассуждения о столь интересных проблемах ничуть не утомляли ее, не то чтов Саванне, где от долгих разговоров об окружающей жизни у нее начиналосьголовокружение. Южане крепко держались за свое прошлое и всеми силами старалисьотогнать от себя настоящее и тем более будущее.

Пакстон сказала об этом Эду Вильсону.

— Но у вас там есть хорошая газета. Ее владелец Морриси я — старинные приятели.

— Я надеюсь поработать у него или где-нибудь в другомместе этим летом. Я учусь на журналиста и хотела бы попрактиковаться в будущемгоду.

Питер с гордостью улыбнулся ей и, дотянувшись до рукиПакстон, сжал ее в своей, что не ускользнуло от внимания отца.

Эд Вильсон ничего не сказал сыну, однако поделилсянаблюдениями с женой — ночью, в своей спальне.

— Я думаю, наш сын поражен в самое сердце,дорогая. — Он внимательно посмотрел на жену. Она любила своих детей таксильно, что он не знал, как она переживет время, когда они влюбятся, женятсяили выйдут замуж и станут жить своей, отдельной от родителей жизнью. —Насколько я могу судить, он всерьез влюбился.

— Я тоже это заметила, — задумчиво сказалаМарджори, садясь за туалетный столик и расчесывая свои когда-то рыжиеволосы. — Но знаешь, она мне тоже понравилась. Видно, для нее это все впервый раз и очень важно. Она действительно заботится о Питере, она славная,искренняя и очень честная девочка.

— И слишком юная, чтобы выходить замуж, — добавилмуж. — Нужно сойти с ума, чтобы в восемнадцать лет решиться на замужество.

— Вряд ли она думает об этом. Что-то подсказывает мне:она многого хочет добиться и сделать в жизни. Я думаю, она более уравновешенныйчеловек, чем Питер.

— Я надеюсь, — вздохнул он, наклоняясь и целуяжену в шею со смиренной улыбкой. — Я как-то не готов нянчить внуков.

— Я тоже, — засмеялась она. — Но об этом,скорее, нужно говорить Габби.

— О нет, только не рассказывай об очередной еенастоящей любви на этой неделе. Я хочу передохнуть до следующего четверга.

— Ладно, отдыхай. Слава Богу, никто не принимает этогоребенка всерьез. Если она услышит, просто убьет меня.

— Неужели? — Эдвард Вильсон повернулся к Марджори,он был в одной из тех пижам, которые дважды в год заказывал в Лондоне; взяврасческу из рук жены, он положил ее на столик. — Я люблю тебя, знаешь?

Она кивнула, без слов обхватила его руками и поцеловала;потом Марджори тихо выключила весь свет и легла в постель.

Он лежал, прижавшись к ней и обняв ее, чувствуя, как онисчастливы, как им хорошо вместе, интересно жить и работать; у них, наконец,были дети, которых они нежно любили.

Это счастье было на всех лицах, когда на следующий деньсемья садилась за праздничный стол. Пакстон надела черное бархатное платье,Габби — белый костюм от Шанель, купленный мамой в прошлом году в Париже. В немона выглядела совсем взрослой и напомнила Пакстон Джекки Кеннеди, которая чутьли не одна умела носить такие костюмы. Пока Эд Вильсон произносил благодарение,он был серьезен и сосредоточен. Пакстон поймала лишь тень улыбки, которойуспели обменяться между собой отец с матерью Габби, что для нее прибавилоличного смысла в слова молитвы.

Было много разных кушаний, все немного осоловели, и Пакстонпризнала, что праздничные блюда могут составить конкуренцию кухне Квинни. Онатут же рассказала, что обычно готовит Квинни на День Благодарения, в словахПакстон чувствовалась явная любовь к женщине, которая ее вырастила. Днем кВильсонам пришли друзья, и Пакстон была поражена, увидев среди них губернатораКалифорнии. Они говорили о демонстрации, прошедшей сегодня в Беркли подпредводительством Марио Савио и других лидеров Движения за свободу слова. ДжоанБайц пел там, около тысячи студентов участвовали в акции протеста противпозиции университета, ограничивающего свободу слова, и против использованияуниверситетской собственности для увеличения личных доходов. Студенты требовалиразрешения на продажу брошюр и листовок. Университет предупредили, что машиныостановят, а листовки разбросают в кампусе. В результате университет пошел науступки, демонстрантам разрешили занять место, на котором они выступали раньше.Пакстон считала, что все это похоже на бурю в стакане воды, но буряуспокоилась, и сейчас победит тот, у кого больше силы. Действительно, ночьюбыло арестовано восемьсот студентов. Пакстон очень повезло, что она оказалась вэто время в доме у Вильсонов, повезло как журналисту, потому что сюда приходилипообщаться как представители власти, так и лидеры демонстрантов.