Мэл подался вперед, положив обе руки на бедра.

– Так ты приехал из самого Иллинойса, чтобы сказать мне спасибо? – спросил я.

– Я тебе уже сказал, – проговорил он, – я назад в тюрьму не собираюсь. Я вернулся, чтобы возобновить свое торговое дело. И еще сказать тебе, что если когда-нибудь тебе понадобится помощь – обращайся, я твой должник.

Это было для меня исключительно важно, ведь редко кто видит во мне то же, что и я вижу, глядя в зеркало. Может, Мэлкворт и был злодеем, но это свой злодей.

Впрочем, делиться с ним этим соображением я отнюдь не собирался и вместо этого спросил:

– А что у тебя за дело?

– Часовая мастерская.

– Неужели?

– Мне было четырнадцать лет, когда меня хотели отправить в колонию за оскорбления и побои. Судья предложил мне выбор – колония или специальная программа дополнительного образования. Я выбрал второе и стал учиться делу часовщика у маленького еврея по имени Гарри Слэткин, который держал мастерскую на Черри-Лейн. Он очень многому меня научил. Позже я применил эти знания, изготавливая бомбы, но в свободное время изучал часы.

– Знаешь, – сказал я, – хоть я больше и не служу в полиции, все-таки мы с тобой по-прежнему по разные стороны.

Он положил на стол белый прямоугольник визитки и проговорил:

– Я слыхал, ты играешь в шахматы.

– Немного.

– Шахматная доска – нейтральная территория. Я хожу сыграть партию-другую в парк Вашингтон-Сквер в Гринвич-Виллидже по понедельникам, средам и субботам. Телефон на карточке. Если решишь со мной потягаться в остроте ума на этом поле, предупреди, я фигуры расставлю.

Он легко поднялся со стула. Кивнул, не протягивая руки. Я кивнул в ответ, и он вышел.

После его ухода я посмотрел в интернете значение имени Мэлкворт. Это был бог-покровитель Ганнибала – до вторжения полководца в Европу. А еще его ассоциировали с Баалом, считавшимся в западной религии воплощением Сатаны.

В следующие два года мы сыграли с Мэлом с десяток партий. После третьей, которую он выиграл, выпили по стаканчику. А после пятой, которую он тоже выиграл, вместе поужинали.

На часах не было еще и семи утра, когда я поднялся по бетонным ступеням перехода через Бруклинский мост.

Утренний воздух был свеж, на мне была ветровка, а под ней – свитер. Пешеходов в эту пору было еще совсем немного, от ветра слегка знобило. Сочетание одиночества и холода почему-то давало ощущение свободы, такое острое, что я едва сдерживал смех. Понятное дело, что эти эмоции свидетельствовали о душевной нестабильности, но мне было все равно. Можно прожить всю жизнь по правилам, диктуемым обстоятельствами, приманкой в виде наличных и моралью, навязанной соображениями безопасности, и в конце концов понять, что не сделал ровным счетом ничего, чем можно было бы гордиться.

От улицы Монтегю до Манхэттена было сорок девять минут пешком. Добравшись до престижных кварталов, я миновал здание Правления, дошел до Вест-Сайда и повернул налево на улицу Хадсон.

В трех кварталах от этого места, как раз напротив дома престарелых «Стоунмэйсон», был ресторанчик под названием «Дина».

– Мистер Оливер, – поприветствовала меня Дина Хоукинс, когда я уселся за стойку, – три месяца вас не видела.

– Я обычно заглядываю куда-нибудь поблизости, а вот сегодня захотелось пройтись, ноги размять и подумать.

– Вы же не хотите сказать, что пришли сюда пешком из самого Бруклина?

– Так точно, мэм!

– Мистер Оливер, переутомляться вам вредно для здоровья.

Дина была крупной женщиной, работала она по двенадцать часов в сутки без выходных. И хоть ей уже за шестьдесят, бицепсы у нее побольше моих, и я был вполне уверен, что она спокойно отработает смену за любого грузчика и даже не устанет.

– У меня это единственная возможность размяться, – соврал я.

– Вы и без того прекрасно выглядите, – ее по-ирландски зеленые глаза блеснули; уж я-то знал, что в молодости она была, как говаривал ее отец, проказницей. – Что интересного на детективной ниве? – спросила она, ставя передо мной большую чашку черного кофе.

Работу я обсуждал лишь с некоторыми людьми, не имевшими никакого отношения к закону. Но когда речь шла о моих новых делах, временами я не мог удержаться, чтобы не поболтать о них.

– На днях поймал одного общественного деятеля, любителя устраивать игры втроем с Ти-девочками, – поделился я.

– А что это значит? Тигриные девочки?

– Кажется, в народе их называют девочки-мальчики.

Звякнул колокольчик на двери. Не оборачиваясь, я увидел в зеркало молодого человека, одетого в костюм, какие носят более взрослые и, вероятно, более успешные банкиры. Вошедшему было на вид лет двадцать пять. Он несколько секунд смотрел на нас, затем подошел и встал у кассы.

– О-о! – Дина зарделась, и губы ее приняли форму почти идеального круга. – У нас жила одна такая в доме напротив нашего с Дэном. Мы ее звали мисс Фигаро. Чистейшее создание, какое только можно себе представить. Дэну пришлось мне прямым текстом сказать, что она – на самом деле он. Клянусь, сама бы я нипочем не догадалась.

– Как поживает Дэн?

Дина подняла на меня взгляд:

– Спасибо, что спросили, мистер Оливер. Мы с ним каждый вечер гуляем по улице Хадсон. Он постоянно рассказывает мне одни и те же старые байки, и с каждым пересказом я люблю его все больше.

– Прошу прощения, – произнес паренек-банкир во взрослом костюме.

– Он всегда о вас вспоминает, – продолжала Дина, не обращая на него внимания. – Все спрашивает, как там этот милый цветной мальчик, который помог Арнольду. Я и сама знаю, что не следует ему так говорить, но он-то все никак этого не запомнит.

– Прошу прощения, – повторил «банкир».

– Что вам нужно? – огрызнулась Дина.

– Два кофе с молоком и сахаром.

– На улицу, налево и снова налево – там будет окно, работающее навынос, – смотрела она при этом на меня, но вскинула брови.

– Но я опаздываю, – настаивал он. – Уж обслужите сегодня, а в другой раз я воспользуюсь окном.

– Опаздываете – так вот и идите к окну прямо сейчас, там большой указатель. А я не люблю подавать навынос.

– Не очень-то вежливо вы обращаетесь с клиентами, – вынес вердикт парень.

– Бить людей по башке тоже невежливо, но именно это я и сделаю, если не уберешь отсюда свой привилегированный зад.

Парня перекосило от злобы. Он взглянул на меня, но я слегка качнул головой. Я был крупнее его и почти такой же сильный, как Дина, поэтому парень понял намек и слинял, бормоча невнятные жалобы.