Насколько я понимал происходящее, никто и не ожидал, что мы с Олегом увидим Кольку. С пяти утра, когда боцман не смог найти Кольку ни в каюте, ни в машине, до полной остановки судно прошло не менее двадцати миль. Поэтому наше наблюдение, как и тревога «Человек за бортом!», были совершенно излишними мероприятиями, вызванными скорее беспомощностью, чем здравым смыслом. После тревоги должен следовать маневр с выходом на обратный курс, а этот маневр был как раз невозможен из-за поломки двигателя. Я слышал, как старпом отговаривал капитана спускать шлюпку для поиска, и Олег тоже глубокомысленно заметил на крыле, что для шлюпки десять — двенадцать миль — это предел. Билет в один конец.

Предшествовавшие события я не понимал, хотя и был одним из наиболее посвящённых.

Петрович оказался прав, но Чарику я тоже по-прежнему верил. И пусть Чарик ошибся с наркотой, но убийство — это совсем другой уровень, и здесь не те люди. Во всяком случае, мне хотелось в это верить.

Позавчера вечером мне как-то в голову не пришло, что если старпом или кто-то из группы поддержки свяжут исчезновение пакета с наркотой с пребыванием в трюме Кольки и Хомута, то они предъявят одному из них счет. Причем, судя по объему пакета, счет немалый. Об этом я тоже подумал только сегодня утром, когда исчезновение Кольки еще не было воспринято всерьез. До меня вдруг дошло, что, окрылённый успехом, я швырнул за борт несколько сотен тысяч долларов, и нехорошие предчувствия зашевелились где-то в районе копчика. И, может быть, не только у меня, потому что боцман рассказал очередную поучительную историю, как на каком-то пароходе нечестно поделили спирт, и в результате оскорблённая повариха сиганула за борт в шестибалльную волну в Бискайском заливе. Потом её спасали в течение четырёх часов пять пароходов. Спас, конечно, боцман.

Когда мы с Олегом прибыли по тревоге на мостик, я успел лишь мельком взглянуть на старпома, получил бинокль и отправился на крыло. Старпом был деловит, хмур и возбужден, но не более того. Валить его на палубу и крутить ему руки в тот момент я не решился.

Всё бы было предельно ясно, если бы не авария с двигателем, которая путала мне все карты. Несмотря на свой мизерный опыт в мореплавании, я был уверен или почти уверен, что старпом не мог перекрыть подачу масла на цилиндры, хотя это произошло во время его вахты. Во-первых, маловероятно, что он знал, где находятся эти клапаны. Во-вторых, появление старпома в машинном отделении — это событие, которое ему было бы очень затруднительно объяснить, если бы кто-нибудь увидел.

С другой стороны, у него может быть сообщник, который не переводит деньги в банк. Этот сообщник выкинул Кольку за борт и перекрыл клапаны… но зачем? Искать иголку в десяти тысячах тонн риса можно и год, и два, и десять. Даже таксисты понимают, что гораздо проще попытаться договориться. Так какой же ему смысл ломать машину и застревать посреди океана на очень неопределенный срок? Никакого, как и любому из нас.

Вот тут-то и можно все валить на бедного Кольку, который пришел на вахту в сильном подпитии и смыслом не обладал. Валить безоговорочно, особенно, если не знать о событиях, происшедших в трюме полтора дня назад. Круг замкнулся.

— Вижу судно! — крикнул Олежка с другого крыла.

Генералитет рванулся туда. Я постоял, ожидая распоряжений в свой адрес, потом последовал за ними.

Мне не удалось как следует рассмотреть темный силуэт, появившийся на горизонте, — старпом забрал бинокль. Но он тоже не успел — бинокль перехватил капитан. Старпом сунулся было к Олежке, но капитан скомандовал, не оборачиваясь:

— Иди, вызывай, чиф!

Старпом вернулся в рубку, снял трубку УКВ-связи и заговорил по-английски. Он вызывал около часа. За это время неизвестное суденышко приблизилось достаточно, чтобы его можно было хорошо разглядеть без бинокля, и легло в дрейф в четырех с половиной милях. Мы подняли флаг «Оскар», означающий «Человек за бортом», выпустили три красные ракеты, но так и не получили ответа.

Потом на крыло поднялся Ослик.

— Между прочим, — заявил он грустно, — восточное побережье Африки от Сомали до Мозамбика объявлено зоной международного пиратства.

— Идите вызывайте, Ослик! — рявкнул капитан, — Чиф, отдай ему трубку!

Саша обиженно моргнул и двинулся в рубку, скорбно кивая головой.

— И вот еще что, — крикнул емувслед капитан, — Чиф, распиши на ночные вахты по два матроса. Пусть делают обход по судну. Ослик, выдайте им аварийные рации и ракетницу.

— Между прочим, — донеслось из рубки, — современные пираты вооружены автоматическим стрелковым оружием.

Капитан протяжно выдохнул и решительным шагом направился в рубку, чтобы взвалить на спину печального Ослика все, что накопилось за сегодняшний день.

* * *

Я медленно продирался сквозь бамбуковые завалы, направляясь на корму. Мы с Валей договорились встретиться у малярной кладовой для совместного перекура.

Ночные обходы неплохо способствуют напряжённой работе мысли, концентрации внимания и развитию интуиции. Без этих качеств можно запросто провалиться между матов, нахватав очень болезненных заноз, или даже остаться без глаза. Кроме того, я опять не выспался, и, может быть, из-за этого неожиданно подумал, что не успел я приступить к спасению «Дяди Теймура» от неприятностей, как мой подопечный оказался в ситуации близкой к критической.

Старший механик запросил минимум пять дней для ремонта, причем без всяких гарантий. У него что-то треснуло и потекло на пяти цилиндрах из девяти. Капитан ответил, что уложиться надо в три дня, потому что у Мадагаскара начинает раскручиваться тропический циклон, и если он двинется на север…

Пауза была достаточно зловещей, чтобы дать волю воображению, но дед не проникся экзотикой и привел целую кучу прозаично-технических аргументов. Они поторговались минут пять, потом привычно решили, что надо работать, а там видно будет.

С заходом солнца подступила ещё одна проблема. Непонятное суденышко, которое болталось по правому борту, растворилось в сумерках, так и не отозвавшись и не выставив положенных огней, проявив тем самым свою воровскую сущность. Поэтому обходы начались с наступлением темноты, и нам с Валей вместо заслуженного отдыха пришлось ходить два часа до полуночи и потом снова заступить на вахту с четырех до восьми утра.

С потерей Кольки, похоже, смирились, и — от беспомощности, и от нависших серьёзных проблем, которым он, возможно, был причиной. Во всяком случае, за ужином никто не сказал ни слова ни про него, ни про работу, ни про женщин. Молчал даже боцман, хотя ему это давалось нелегко.

У меня было что сказать, но я не стал и убеждал себя, что поступил правильно. Аргументы те же, ничего нового я не придумал: мне могли просто не поверить. Какие-то черные тени, мешок с опиумом для народа, и, вообще, как он оказался в трюме, этот Стрельцов, и что он, вообще, за темная лошадка? А если Кольку все-таки убили, то я совершенно однозначно стал бы кандидатом номер два. Если предположить; что старпом действует не один, мне осталось бы только запереться в каюте до Кейптауна, отказавшись от воды, пищи и оклада в семьсот пятьдесят долларов.