Слабо звякнул металл — приотворилась железная дверь. Двое проскользнули внутрь. В этом помещении их могло интересовать только одно: лаз в трюм. Меня лаз интересовал постольку-поскольку, но крадущиеся люди всколыхнули далекие-далекие воспоминания о тех временах, когда я был не матросом первого класса, а всего лишь рядовым частным детективом.

Я последовал за ними.

В помещении тускло горела лампа. Я подошёл к откинутой крышке люка и, заглянув в трюм, услышал глухие голоса. Я подождал, и когда голоса отдалились, нырнул вниз.

Метрах в трех от лаза лежали ровные ряды мешков. Я спрыгнул на мешки, упал и сразу отполз в сторону от просвета. Меня не заметили и не услышали. Две неясные тени, очерченные слабым светом фонарика, переговариваясь, копошились в углу.

Колькин голос я сразу узнал. Попозже узнал и второго. Это был тоже моторист, то ли Славик, то ли Владик, но обычно его звали Хомутом.

— Ну чего ты там нашёл?

— Да не ухватиться никак! Её на качке прижало, наверное, расклинилась, зараза. Сюда посвети!

— Ты за один бок потяни, попробуй… Сейчас помогу.

— А если соскочит?

Они были слишком увлечены своей таинственной проблемой, поэтому я встал, перешел на другой борт и подтянулся поближе к сцене.

В кругу света от фонаря появился большой чёрный пластиковый мешок. В нём явно находилась коробка — я видел торчащие натянувшие пластик углы даже без бинокля.

В коробке как-то очень душевно звякнуло.

— Осторожно, ты что, Хомут! — вскрикнул Колька, забыв о конспирации. — Я из-за этой водки чуть в яму со змеями не угодил. Хорошо ещё, что спрятать успели.

— Да кончай ты, ничего с ней не сделается! Дальше пакета не убежит. А через десять дней в Кейптауне ещё купим.

— Ладно, пошли…

Они подхватили мешок и двинулись к освещенному квадрату лаза, а я скептически покивал им вслед. Один—ноль в пользу Чарика.

Надо было выждать минут пять, и я полез в карман за сигаретами. Ни сигарет, ни зажигалки я не обнаружил — оставил на баке. Хорошо хоть, доморощенные бутлегеры не закрыли за собой крышку люка. И хорошо, что они прятали здесь водку, а не наркоту, иначе мне пришлось бы раскрыться, и я бы окончательно потерял возможность узнать, что значит: посадить на шарошку.

Внезапно на меня обрушилась темнота, абсолютно черная и молчаливая. Я рванулся туда, где только что светился выход, ударился коленом, запнулся и упал на мешки. Я хотел громко выругаться, но сдержался. Темнота настойчиво призывала к тишине. И в тишине я услышал шаги. Кто-то, осторожно ступая, шел по мешкам. Шел ко мне.

Мне трудно судить, насколько я храбрый. При свете дня я бы не побоялся столкнуться нос к носу с очень диким и очень мертвым носорогом в джунглях или с живым белым медведем в зоопарке. Но, когда кто-то ко мне подкрадывается с нехорошими намерениями в полной темноте, мне, как правило, становится страшновато.

Человек споткнулся и задержал шаг. Я дважды перекатился через спину в сторону борта и уперся плечом в выступающий шпангоут. Легкая дрожь покинула конечности, перелилась в желудок и там начала постепенно перевариваться.

Он такой же слепой, как и я! И идёт он не ко мне, а в мою сторону. Он даже не подозревает, что я лежу совсем рядом, прикинувшись мешком с рисом, и если я сейчас вскочу и хрипло гавкну, ему это может показаться настолько забавным, что он будет смеяться до конца жизни. Но я не буду этого делать, потому что этот очередной искатель кладов очень меня интересует.

Со стороны люка раздались беспечные шаги, и в трюме суматошно запрыгал жёлтый луч. По трапу спускался Хомут, а на спине у него дергался подвешенный через плечо включённый фонарь.

Я успел разглядеть скрюченную фигуру, застывшую у борта метрах в четырех впереди меня. Черный человек отвалил мешок в сторону и замер на корточках, когда по нему полоснул луч света. Это продолжалось не более секунды, и я не мог с уверенностью сказать, что там сидел старпом или кто-то другой, исключая меня, Хомута и Кольку, который спрыгнул на мешки вслед за товарищем.

Инициатором возвращения был явно не Колька.

— Да где ты его сейчас найдёшь, Хомут? — ныл он. — Давай завтра поищем.

— А завтра здесь что, солнце взойдёт? — резонно возразил Хомут, шаря лучом у себя под ногами. — Да он меня завтра убьёт!

— А мы завтра люстру у электромеханика возьмём. Сразу найдём, а? — уговаривал Колька.

— Я ж тебе говорю, меня второй механик убьёт. Ты же знаешь, Колян, это — последний ключ на одиннадцать. Сам ведь новый набор гвинейцам двинул.

— Да ладно тебе! — огрызнулся Колька. — Пиво-то вместе пили. Ты точно помнишь, что в ту сторону не ходил?

Луч резво скакнул через весь трюм, уперся в шпангоут в полуметре от моей головы и скользнул по борту.

— Не, не ходил…

Таинственный незнакомец исчез. Препирания Кольки с Хомутом и шуршание воды о борт заглушили звуки его поспешного отступления.

Я во все глаза смотрел в сторону лаза и вроде бы различил движущееся пятно. Или показалось? Нет, не показалось — выбираясь из трюма, человек оставил после себя слабый, но отчетливый звук.

Хомут направил фонарь на трап и спросил:

— Ты слышал?

— Да стукнуло что-то, — беспечно ответил Колька, помолчал и неуверенно добавил: — Хомут, а ты свет, когда уходил, не выключал?

— Ты что, Колян, я же первый вышел.

— И я не выключал… Может, лампочка перегорела?

Похоже, они тоже не очень любят темноту. Если сейчас вскочить и хрипло гавкнуть…

— Да вон же твой ключ, Хомутяра! Прямо под ногами лежит! Ты куда смотрел-то?

Контрабандисты овладели наконец-то никелированным ключом на одиннадцать стоимостью в одну хомутовскую жизнь и торопливо покинули помещение. Я снова оказался в темноте.

Надо что-то делать. Можно, конечно, затаиться и ждать, когда снова раздадутся еле слышные шаги, но… Что дальше? Даже если таинственный старатель щёлкнет зажигалкой, мне вряд ли удастся его рассмотреть, а тем более узнать, что он ищет или прячет. Хватать же с поличным, не зная содержания поличного, тоже не годится — можно запросто оказаться в дурацком положении, да еще и получить, причем совершенно справедливо, какой-нибудь железякой по голове.

Я встал на четвереньки и пополз вперёд, считая мешки. Одиннадцатый мешок взгорбился под моими руками. Я ухватил его за торчащий вверх угол и с усилием потянул в сторону.

Под мешком ничего не было. В смысле: ничего интересного. Толстая сепарационная бумага отделяла следующий ряд, и под ней прощупывался точно такой же мешок с рисом.

У меня даже промелькнула мысль, что сейчас в трюме вспыхнет яркий свет, и двадцать глоток будут ржать на разные голоса, предвещая стремительный закат моей морской карьеры. Я оперся рукой о следующий мешок, чтобы встать на ноги, и почувствовал его неровность. Этот мешок тоже строптиво топорщился из ровного ряда.