соблюдал все правила и предписания, и находил должным делать труд честно и качественно. Здесь же видится безразличие на каждом шагу. Например,

Нарушение порядка стало нормой, как и перекладывание ответственности на другого. Когда мне выдали направление, когда я в первый день зашел в цех, все твердили о некоей священной обязанности, о почете и долге перед обществом на литературном фронте. Сейчас вы предлагаете мне пойти на очередную сделку с совестью, оставить здоровье на утилизации литературного шлама, хотя я несколько раз рекомендовал отойти от технологии сбора шлама и внедрить новую. Зачем выбрасывать то, что по идее может пригодиться? Вдруг цензурный цех допустил ошибку, удалив полезное?

От последних слов взревела вся бригада.

— Ты посмотри-ка, здоровье он потерять не хочет! — завизжал Каляка, выпучив глаза.

— Перестань капризничать, как обиженный ребёнок, — яростно шептал в ухо Кержак. — Все занимались выбросом шлама, и ты тоже будешь.

— Завались, щенок, и слушай меня сюда! — рявкнул побагровевший начальник. — Ты думаешь, я буду слушать молокососа институтского? Шлам был, есть и будет! Всегда! Хоть знаешь, сколько литературных килознаков в год мы обязаны исполнять по заказу?! Дерьмо в жизни случается, сынок, а если ты не знал — иди и поплачь в подушку. Специальный литературный комбинат имени Сладкого стоит уже пятьдесят лет, отвечая за передовые позиции защиты общества от вируса зарубежного разврата, пережил 1991 год, переживет и тебя со мной. Пошел вон отсюда, я нарисую тебе такую рекомендацию, что ни один работодатель не возьмет.

Дурноглядов побледнел и, кажется, вытек по капле из кресла. Каляка с Августовым ликовали. Верижников что-то захотел заявить в ответ, но увесистая папка полетела в него: стажер, уворачиваясь, упал на пол, а папка громко хлопнула по стене. Сплошной мат Маклакова заставил гудеть окна кабинета.

Верижников, испытывая стыд, не понимал, что сейчас спас свою жизнь.

–

В курилке Августов, Каляка, Кержак и Нужин строили хохмы над стажером. Было душно, шумели трубопроводы над головой, дым, въедливый, растекался по потолку коридора. В серых комбинезонах они напоминали моль в тумане.

Зашел Маклаков, закурил, втянулся. Литработники напряглись.

— Пойдете вы, значит.

— Кто? — спросил в отчаянии не то Нужин, не то Каляка.

— Все вы. И Дурноглядов. Где он, кстати? Короче, берите его с собой и дуйте в помещение, пока не перекачаете шлам.

Маклаков, взбешенный из-за бывшего стажера, закрыл на ночь выход из цеха, пообещав открыть дверь, как только с чернухой будет покончено.

Компенсатор давления, стоя в плотном железобетонном колодце диаметром в десять метров и прикрытый для надежности толстейшей стальной плитой, молча ожидал своей участи. В крышке резервуара находились соединители с резьбой. Индикатор давления уже давно зашел за красную линию.

В помещении сухо и безжизненно, кроме механизмов и пульта управления ничего.

Дурноглядов заметил, что фильтрующие коробки для противогаза либо просрочены, либо не подходили по размеру.

— И что д-д-делать прикажете? — слезливо глядел он на противогаз.

— Словно не было такого раньше, — сказал Кержак. — Вот, я помню, однажды пришлось в девяностых, когда нас все кинули выживать без бабок, без каких-либо противогазов и респираторов работали. И ничего! Пошли уже, сделаем и забудем навсегда эту ночь.

— Сколько килорад в час? — Каляка опасливо рассматривал помещение.

— Три и шесть. Как и обещали.

— Может, быстро и без разговоров сделаем? Вдруг это заразно всё, а мы ещё дышим.

Соединив трубы с резервуаром, литработники приступили к перекачке. Литература отвергнутая, литература идейно тлетворная, тексты отрицательного содержания и предложения с инаковой мыслью, слова, не попавшие в нужное место, идеи, не вошедшие в изысканный и утонченный священный образ; всё, что было забраковано в цеху номер один, после дробления, грохочения и расщепления; всё, что отвергнуто литературными работниками своей суверенной властью; всё это плавилось, накапливалось, раздиралось от давления.

Крепление одной трубы отошло. Прокладка потекла, и шлам начал выходить наружу, капать на крышку резервуара и с шипением.

— Семь килорад в час, — удивленно сказал Дурноглядов. — Двадцать, двадцать четыре, двадцать шесть.

— Екарный бабай, утечка.

— Насколько это опасно? Я с таким никогда не сталкивался, и вообще, мне бы домой, писать литературную формулу для нового романа, — Каляка, паникуя, ухватился за распределительный вентиль.

— Стоп! Отключай насосы! — закричал Дурноглядов.

— Нет, продолжаем, не страшно, если чутка подтекает, — отверг Кержак.

Дурноглядов обомлел.

— Да ты что… рванет ведь!

— Шлам не взрывается, дурак! Это просто шлам! Помои для бесоебствующих! Уходи и не мешай, или спускайся закрутить болты сильнее.

Разразилась ссора. Дурноглядов принялся скулить и жаловаться, пугать остальных жалобами в надзорные организации, в ответ его дружно послали на три буквы. Кержак улюлюкал и обещал управиться за полчаса с работой, а Каляка, дабы успокоить себя, называл Дурноглядова трусливой девкой. Нужин, как человек, активно занимавшийся сбросом в литературный шлам, лучше всех понимал возможные последствия: спрятавшись за приборами, он принялся мастерить наспех подобие повязки.

Кто-то крикнул, что течь усилилась.

— Что по датчикам?

— Сорок килорад в час! Нужно уходить.

— Нет!

— Дурноглядов, не пасуй, займись делом.

Дурноглядов встал на колени и опустился посмотреть на трубу, откуда пошел белый пар. Его очки из-за пота слетели вниз, в бетонный колодец. Августов, прежде сохранявший общий шапкозакидательный настрой, теперь с опаской озирался на замигавшие приборы. Противно зазвенела тревога. Все услышали резкий свист, хлопок, а затем труба лопнула.

Взрывом инженеру безопасности оторвало голову.

Орал Кержак: «Выключай, накрывай плитой!». Каляка трясущейся рукой потянул манипулятором кран, но из бетонного колодца вырвался горячий белый столб; всех в цеху забрызгало каплями шлама, кран от напора пара повалило на бок, стрелой он задел и сорвал рифлёную крышу; Кержак побежал было к выходу, но дверь оказалась заперта Маклаковым, он всё кричал и звал на помощь, как подобравшийся сзади шлам повалил его с ног и поглотил белесым паром. Августов, пытаясь включить резервные насосы откачки, свалился с решетчатых лесов вниз и сварился заживо, а стальной корпус компенсатора разошелся по шву и громоподобно разорвался.

Каляка прыгнул на подножку, обожженный и с безумным взглядом прыгнул в окно, снес даже решетку, побежал в сторону КПП, не оборачиваясь и не реагируя на окрики окружающих. Поток газа стелился по полу, сваливаясь на нижние уровни, издавая булькающие звуки, покрывал асфальт, приборы, помещения и трубопроводы, автопоезда с литературной рудой, захватывая цех.

Маклаков, игнорируя индикацию тревоги, в своем кабинете докладывал Директору:

— Всё идет по плану. Стравливаем, значит, потихоньку давление, выкачаем и утилизируем шлам в печах.

Лицо на телекране, ничем не примечательное, совершенно безразличное и скучающее, моргало глазами и монотонно тыкало ручкой в стол.

— Алексей Алексеевич, вы гарантируете, что сегодня будет покончено?

— Я гарантирую! Моя