новости про возвращение чудачки словно разбежались: у всех дома маленькие дети, беременные и очень важные ремонтные дела, не терпящие простоя. Милица знала, почему родня Ивы остерегается от общения: она помнит, как приукрасила восемь лет тому назад свои истории встреч в палате.

Но не это беспокоило Милицу. Все дни бывшая подруга приходила к ней на площадь, чтобы купленной сдобой кормить голубей. Почему мой труд попирают таким бесстыдным образом, спрашивала себя Милица. Человек простосердечный, она крестилась при каждой встрече с Ивой, однако сдержать гнева в своем сердце больше не могла.

Сначала ей удалось прятать глаза в каллистемоне, стоило Иве появиться на городской площади. Один раз это сработало, но на следующий день Ива восприняла игнорирование подруги как таинственное общение с богом, а потому принялась стоять долго и упорно, ожидая, пока её заметят. Поняв, что тактика больше не работает, Милица ушла подальше от старого места, к ресторану «Царская камбала». Возле старого питейного заведения клиент не ахти и деньгами не щедрит, зато всяко-лучше, чем наблюдать, как пошло обходятся с её трудами.

В пятницу Ива прознала, где расположилась Милица на новом месте.

— Я тебя потеряла, — сказала она, словно извиняясь.

— Да ничего-ничего. Ты чего-нибудь хотела?

— Трёх булок, как всегда.

Милица разозлилась.

— Что же ты привязалась к моим булкам? Хлеб только тратишь на грязных птиц.

Ива тоненьким голосом, почти плача ответила, что голуби твари божьи, и ей следует их подкармливать.

— Зачем? — раздраженно спросила Милица.

— Я жду вестей.

— Каких, и от кого?

— От Петара. Пока лежала в больнице, он меня посещал.

«Тронулась», убедилась Милица.

— Мне стало душно, Ива, я пошла домой.

Собирая корзину, ей послышалось хлопанье крыльев голубей. Женщина резко обернулась — птиц не оказалось. Ива стояла с кульком в руках, шепча в небо.

VI

— Нет, это исключено, — резко ответил доктор Вукович. Разговор сильно затянулся, уже следует проводить вечерний обход, и доктор искал повода, чтобы избавиться от назойливой посетительницы. Вентилятор на потолке гонял по кабинету душный воздух, из раскрытых окон слышалось, как садовый спринклер разбрызгивает воду на больничной лужайке.

— Исключено и невозможно, повторять больше не буду. Не вынуждайте меня ограничить прием посетителей.

Врач всё громче стучал ручкой по столу, дабы его слово казалось более убедительным. Но посетительница доктора Вуковича тоже не унималась. С её слов она тоже пострадавшая и заслуживает самое минимальное внимание к просьбе.

В дверь постучались. Медсестра Йована, заметив гостью, удивилась:

— Мила, привет, а что ты здесь делаешь?

— Жалуюсь на плохой сон, — солгала Милица.

Врач попросил принести свежей воды. Едва закрылась дверь, как он встал с кресла, оттянул вправо галстук и пересел на кромку стола, заделав доверительный тон.

— Послушайте, Милица, больница ничем помочь не сможет. На основании одной жалобы положить её обратно в палату невозможно. Все палаты совершенно заняты, и вы можете это проверить, если хотите, когда я начну обход…

— Но ведь она мешает мне жить!

Лицо врача нахмурилось. Он потер очки, и настойчиво заговорил:

— Никто не запрещал покупать товары даже таким людям, как Ива. Не запретите и вы. Должно быть, вам привиделось, что Ива занялась преследованием. Как пациентка, её психологическое состояние вполне нормальное, а чудачества сродни кормлению голубей не относятся к общественно опасному поведению. Сейчас важнее получить помощь людям с тепловым ударом, которых стало слишком много для нашей маленькой больницы. Для вас я выписал хорошее снотворное — это поможет справиться с излишними эмоциями. Будьте здоровы, Милица.

Врач проводил женщину, перед самым выходом пристально всмотревшись в черты её лица. Немного одутловатое, покрытое глубокими морщинами, уставшее от нервного перенапряжения, глаза, накопившие большую обиду. Женщина шла очень медленно и с опаской, словно боялась вернуться в город, где свободно бродит его пациентка, любящая кормить птиц и общаться с небом. Напоследок, Милица пространно заявила врачу:

— Вы глубоко неправы, оставляя меня с ней. Я боюсь.

— Зачем же бояться её? — спросил Вукович.

— Не её, а себя.

VII

Ночью Милица вертелась в кровати, напрасно зевая. По ночному городу ездила шумная молодежь, под окнами сцепились в громком лае собаки. Прошел июль, настал август, люди приспособились к необычайной жаре.

Женщина, сбросив с тела одеяло, глядела в потолок, пытаясь выбросить из головы злые мысли.

Сама себя накрутила, призналась она, присев на кровать. Дура я старая. Дьявол меня попутал, сказав лишнего доктору? Или сама пошла на то из-за глупости и зависти? А Ива, видимо, всё поняла, всё знает про сплетни, и для того она изматывает каждодневным посиделками.

Чтобы что? Чтобы раскаялась я.

Милица включила лампу. Тусклый желтый свет осветил угол комнаты, в котором спала женщина. В комнате был порядок, но не было уюта. Стена увешана фотографиями, все сплошь из молодости, среди которых виднеется фигура Ивы. На одной фотографии поход на гору Иман, где Милица наивно ждала взаимности от Петара. Но юноша в тот вечер зашел в палатку к Иве. Милица не простила и весь поход проходила со злобой, не радуясь ни ручьям, ни птицам, ни цветам.

На другой фотографии Ива, Петар и Милица у подножья памятника в Сутеске. Петар и Ива поженились и держатся вместе. Милица фальшиво улыбалась, когда у неё интересовались про любовь.

Иногда она отвечала строками Радичевича:

Я — молодая,

Здесь ожидаю,

Как тогда.

Петар, в отличие от Ивы, находил в строках подлинный смысл. Встречи с ним были редки, пока не исчезли вовсе. Ива продолжила дружбу, измену в подруге не замечала, но часто сетовала на возросшие заботы по дому.

Любила ли я кого-нибудь ещё, кроме него, спросила себя Милица. Наверное, нет.

Милица отправилась на кухню. Печь, стуженая и молчащая, покрытый скатертью стол, танцующая под ветром занавеска. Гнев возвращался с новой силой. Всё, что у меня есть, это печь да сдоба. Не прикрывает ли Ива свою месть богом? Правда ли она не ладит с рассудком? Вопросы, как каленое железо, больно трогали её сердце. Всё её внимание сосредоточилось на белой пачке фенобарбетала, лежавшей на полке вместе с рецептом от доктора Вуковича.

Вечер был испорчен тяжким случаем. На днях, когда Ива в очередной раз пришла покупать, Милица сказала нет и закрыла корзину.

Ива поначалу не поняла даже, что ей сделан отказ. А потом, когда блаженный ум женщины немного прояснился, она сконфузилась.

— Сходи в магазин да купи хлеба, а меня оставь в покое, пожалуйста, — Милица, скрестив на груди руки, смотрела в сторону идущей толпы. Праздношатающиеся туристы толкались и протискивались сквозь узкие улочки старого города, с наивностью снимая на камеру всё