Если кого и следует запереть в клетке, так это его!

– Не надо. Я буду хорошо себя вести. Я… – Я почти клянусь, но вовремя вспоминаю, что теперь моя магия свободна, и на коже отпечатается сделка.

Данте недобро смеется.

– Ты? Будешь хорошо себя вести?

– Маэцца, позвольте внести предложение? – Вопроса Юстуса застает Данте у выхода.

Глупо ли надеяться на поддержку Юстуса? Его поддержка покажет, на чьей он стороне. Юстус Росси – наш друг, а не враг. Даже звучит дико. Напрашивается вопрос: почему и с каких пор?

– Помилуйте кузнеца. – У Юстуса прорезалась совесть? – Он работает над упрощенным дизайном, который объединит обсидиан с железом… – Недолго я на нее уповала…

– Считаешь меня дураком, Росси? – Вкрадчивый голос Данте пронзает воздух.

О, как же вздулись вены на висках Юстуса!

– Разумеется, нет, Маэцца.

Может, Данте и стал другим человеком, но его желание очевидно – полностью завладеть Люче. Чего жаждет Юстус Росси? Человек, чьи устремления неясны, – страшный враг. Единственная надежда, что Мериам, женщина, очевидно, хитрая, знает, чего он хочет.

Боги… на нашей стороне Мериам! Не плевать ли, чего там хочет Юстус?

Я оглядываюсь на нее и обнаруживаю, что ее пристальный взгляд из-под тяжелых век впился в меня. Она бледная, прямо как бюст, который повредил Данте. Я только сейчас осознаю, чье лицо он изображает: Ксемы Росси. Скульптору удалось в совершенстве передать едкий взгляд древней фейри и острые, как бритва, морщины, к тому же он добавил ей на плечо безупречную копию ее мертвого попугая – единственного животного, которое мне противно.

– Ладно! – рявкает Данте. – Не убивайте кузнеца. Но начни обучать нового. – Затем он окидывает меня взглядом: изодранную рубашку и перепачканные замшевые штаны. – Искупайте Фэллон и переоденьте в нормальную одежду, в которой она не будет похожа на ракоччинского мальчишку.

Я ощетиниваюсь.

– Я не ребенок, Данте! Не надо меня купать, я с удовольствием искупаюсь сама. – Пальцы сжимают рубашку с такой силой, будто на ее месте – шея Данте.

Король не спешит уходить, его пристальный взгляд вновь скользит по мне.

– Не оставляйте ее одну ни на секунду.

– Разумеется, Маэцца.

– И еще кое-что, Росси. Найди бумагу. Да побольше. Я хочу использовать этот месяц ожидания, чтобы выучить все печати, известные шаббинскому народу.

– Немедленно распоряжусь, чтобы доставили пергамент и чернила.

– Чернила не нужны. Я буду использовать кровь Фэллон. – С жестокой улыбкой на губах, он разворачивается и выходит из хранилища. – Свежую.

Пульс подскакивает, ударяя по коже с раскаленной яростью, затем подскакивает вновь, на этот раз от опасения. Поскольку мы теперь женаты, он сможет использовать мою магию и поймет, что заклинание Мериам сработало. Я оборачиваюсь на свою шаббинскую землячку, однако ее взгляд прикован к Юстусу, который смотрит на нее в ответ. Они не обмениваются ни словом, тем не менее кажется, будто между ними идет разговор.

Должно быть, она чувствует на себе тяжесть моего взгляда, потому что бормочет:

– Не волнуйся. Я покажу ему ненастоящие печати.

Я кошусь на Юстуса: вроде бы он прекрасно разбирается в символах.

– Боишься, что я научу его настоящим? – Губы Юстуса расплывается в ухмылке.

Я округляю глаза.

Пялюсь на него.

На Мериам.

О. Мои. Боги!

Юстус понимает шаббинский!

А Мериам… она даже глазом не моргнула!

– Идем. Твоей бабушке нужно отдохнуть.

Голова Мериам клонится к плечу, и Юстус шагает вперед, держась так прямо, что волосы, собранные в длинный хвост, едва колышутся при движении.

– Я не дам этому фейри ни капли своей крови! – шиплю я, когда веки Мериам смыкаются в изнеможении.

Юстус замирает на мгновение, разворачивается и подходит ко мне вплотную; мне приходится задрать голову, чтобы заглянуть ему в глаза. Он, может, и ниже Лора или Данте, тем не менее Юстус Росси – мужчина внушительного роста.

Приглушенным голосом он говорит:

– Если откажешься, то подпишешь смертный приговор Энтони. Этого ты хочешь?

Сердце барабанит о ребра.

– Разумеется, нет!

Он немного повышает голос:

– Тогда придется побыть чернильницей Данте.

– В какую игру вы играете, дженерале?

– В ту, в которой моя внучка останется королевой Люче.

– Я не ваша…

– Ты не слышала, что мы с Мериам связали себя узами брака, Гокколина?

Прозвище, данное мне нонной, из его уст звучит отвратительно.

– Не смейте меня так называть! И если считаете, что будете править Люче через меня, то вас ждет сюрприз. – Когда он улыбается, я добавляю: – Я имела в виду ворона. Вас ждет ворон. Впрочем, даже два. Мой отец с удовольствием поможет Лору вас четвертовать.

Улыбка Юстуса становится шире, в уголках хитрых глаз появляются морщинки. Неужели он полагает, что его узы с Мериам остановят мою пару и отца от того, чтобы разорвать его уродливое сердце?

Мое собственное сердце сжимается, когда до меня доходит причина его ликования. У него есть доступ к шаббинской крови, и он знает не только как рисовать печати, но и как лишить жизни перевертышей.

– Шепчи, когда говорить на родной язык, – бормочет он – на шаббинском, судя по сильному акценту.

Я хлопаю глазами. Я говорю на… на…

Я встряхиваюсь. Не время восхищаться новообретенным навыком… хотя, вот это да! Настоящее чудо.

Я бормочу себе под нос:

– Откуда вы-то знаете шаббинский? Неужели великая и ненавистная Ксема Росси на самом деле наполовину колдунья и вам тоже знания перешли по наследству?

– По крови. Родной язык живет в крови. Что касается меня, мы с Мериам провели вместе годы. Когда-нибудь я расскажу тебе свою версию истории.

Он подходит к двери хранилища.

Повысив голос, я спрашиваю на лючинском:

– С чего вы взяли, что меня интересует история фейри, который обрезал уши собственной дочери?

Он останавливается.

– Это тебе Церера… – По полу мелькает тень, касаясь ботинка Юстуса. Она не достигает его лица, тем не менее оно темнеет. – Агриппина опозорила имя Росси и весь народ фейри. Так же, как и ее мать.

Тень замирает.

Отступая, Юстус рявкает:

– Катон! Раз тебе лучше всех удается терпеть заклинательницу змей, проводи ее в купальню, пока все туннели не пропитались ее зловонием.

Вероятно, меня должно задеть его оскорбление, однако мысли застряла на словах, которые слетели с его губ прямо перед тем, как появился Катон.

Неужели он собирался отрицать то, что отрезал кончики маминых ушей? Если да, если это сделал не он, то кто причинил боль моей родительнице?

Глава 13

Выходя из хранилища, я ожидаю увидеть на полу искалеченного Энтони, однако натыкаюсь только на скользкую лужу крови. Она блестит на почерневшем полу,