вдвоем. И жена из Цукуси тайком завела себе возлюбленного. Стали о том поговаривать люди, она сложила:

Ё ха ни идэтэ

Цуки дани мидзу ва

Афу кото-во

Сирадзу гахо-ни мо

Ивамаси моно-во

Если бы в середине ночи выйдя,

Луна и та не увидела бы нас,

Все же, о наших встречах [с людьми говоря],

Притвориться незнающими

Нам бы надо [367] .

Но хотя было за ней такое, первая жена была женщина очень доброго нрава и ничего об этом мужу не сказала. Так и жили они, но как-то стороной он узнал, что есть у второй жены возлюбленный. Хотя он сам любил ее, но все же не очень близко к сердцу принимал и оставил все как есть. А вскоре он узнал, что она с тем, с другим, все еще поддерживает отношения, и спросил: «Кого ты любишь – его или меня?»

Она:

Ханасусуки

Кими-га ката-ни дзо

Набикумэру

Омовану яма-но

Кадзэ ва фукэдомо

Трава сусуки

Именно в твою сторону

Клонится,

Даже если внезапно горный

Ветер подует [368] —

так сложила. Пришел к ней после этого ее возлюбленный, она ему стала говорить: «В этом мире все так печально. Я не могу больше встречаться с вами», но, видно, со временем она все чаще помышляла о нем, стала отвечать на его послания, и вот как-то она послала первой жене запечатанное письмо. Та раскрыла, и было там написано:

Ми-во уси-то

Омофу кокоро-но

Коринэба я

Хито-во аварэ-то

Омохи сомураму

Видно, сердце мое,

Решившее быть равнодушным,

Не было наказано.

Вновь в возлюбленном очарование

Оно нашло [369] —

так написала она, не наученная еще тем, что уже случилось.

Муж сначала не отдалялся от нее сердцем, любил ее, и она тоже очень любила его, но его сердце переменилось, он уже не относился к ней, как раньше. В Цукуси у нее были родители и братья, решила она ехать, он же, поскольку сердце его переменилось, и не собирался ее удерживать, а, наоборот, отпустил. Первая жена, уже привыкшая жить с нею вместе, очень горевала, что та уезжает. Проводила она вторую жену до Ямадзаки – посадить на корабль. Пришел туда и муж. Прежняя и новая жены провели вместе день и ночь, о столь многом говорили, а на следующее утро та взошла на корабль. Теперь кавалер с прежней женой собрались возвращаться и сели в коляску. Обоим было очень грустно, и тут приносят письмо от той, что на корабле. В нем написано:

Футари коси

Мити томо миэну

Нами-но уэ-во

Омохикакэдэмо

Кахэсумэру кана

Непохожа

Гладь волн

На дорогу, которой вдвоем мы сюда шли,

Неужели равнодушно

Ты меня отсылаешь? —

так говорилось в письме. Кавалер и прежняя жена преисполнились жалости к ней и заплакали. Корабль отплывал все дальше, даже ответить ей было нельзя. Увидев, как удаляется корабль, они, в коляске, дальше ехать не могли, а та, что была на борту, выставила голову, чтобы видеть их в экипаже, и вот корабль уходил все дальше и дальше, а ее лицо становилось все меньше, но она по-прежнему смотрела на них, и как печально это было.

142

Старшая сестра покойной миясудокоро, старшая из детей в семье, была весьма искушенной в изящном; прекрасно слагала танка, да и младшие сестры тоже превосходили миясудокоро. Мать ее умерла, когда она была еще очень молода. Заботы о ней взяла на себя мачеха, и нередко бывало так, что девушке приходилось поступать против собственной воли. И вот она сложила:

Арихатэну

Иноти мацу ма-но

Ходо бакари

Уки кото сигэку

Нагэкадзу могана

Ах, если б можно было не вздыхать

И не печалиться,

Хотя бы пока

Проживаешь эту жизнь,

У которой будет конец [370] —

так она сложила.

Отломив ветку сливы, она:

Какару ка-но

Аки мо каварадзу

Нихохисэба

Хару кохиси тэфу

Нагамэсэмаси я

Если бы этот аромат

И осенью неизменно

Источался,

Не так мучительно было б

О весне с любовью вспоминать [371] —

такое сложила стихотворение.

Была она прекрасно воспитана и хороша собой, много поэтому было таких, кто стремился завязать с ней отношения, но она даже не отвечала им. «Женщина не должна вот так, [в одиночестве], завершить свою жизнь, хоть иногда пиши им ответы», – говорили отец и мачеха, и, принуждаемая ими, она написала одному кавалеру такой ответ:

Омохэдомо

Кахи накарубэми

Синобурэба

Цурэнаки томо я

Хито-но мирураму

Хоть и думаю о вас,

Но, видно, все напрасно.

Чувства в душе таю

И, верно, бесчувственной

Кажусь я вам.

Только это она и послала, ни слова не добавила. Причина же была вот в чем: родные все говорили ей: «Возьми же кого-нибудь в мужья», а она отвечала: «Всю свою жизнь до смерти я хочу прожить без мужчин», беспрестанно это твердила, и так оно и вышло: ни с кем не завязала отношений и в двадцать девять лет скончалась.

143 [372]

В Старые времена жила одна дама, супруга Дзайдзи-но кими [373] , сына Дзайтюдзё. Дама эта была племянницей Ямакагэ-тюнагона [374] и звалась Годзё-но го. Дзайдзи-но кими отправился как-то в дом к своей младшей сестре, супруге наместника провинции Исэ [375] . У наместника была возлюбленная. И Дзайдзи-но кими, старший брат жены наместника, втайне от людей завязал отношения с этой возлюбленной. Он думал, что она любила только его, но оказалось, что и с его братьями она тоже встречалась. И вот он ей:

Васурэнаму

То омофу кокоро-но

Канасики ва

Уки мо укарану

Моно-ни дзо арикэру

Позабыть бы тебя —

Как подумаю, так душа

В тоске.

Рядом с этим

Иные печали уже не опечалят [376] —

так сложил. Теперь это все уже старинные песни.

144

Этот Дзайдзи-но кими, то ли потому, что его отец, Дзайтюдзё ездил на восток, и он с братьями временами совершал путешествия в другие провинции. Был он человеком весьма изящного вкуса, и, если в иной провинции в каком-либо месте его охватывала печаль и чувство одиночества, он слагал и записывал стихи. На станции под названием Офуса открылось морское побережье. Тогда он сложил и записал [на станции] такое стихотворение:

Ватацуми-то

Хито я миру раму

Афу кото-но

Намида-во фуса-ни

Накицумэцурэба

Широким морем,

Верно, видятся людям

Те слезы, что я в обилии

Проливаю

Из-за свиданий, [что невозможны] [377] .

А на станции под названием