— Район ответственный. Справишься? — задал дежурный вопрос полковник.

«Нет, не справлюсь, простите».

— Постараюсь, Аркадий Михайлович! — бодро гаркнул улыбающийся Бердяев.

В отличие от армии даже в протокольные моменты можно было называть руководство не по званию, а по имени-отчеству. Словно отца родного.

Майор Хром добавил:

— Матвей здесь начинал, оперативную обстановку знает отлично, коллектив его уважает. Справится.

Лопырев, подумав немного, велел Хрому выйти, оставшись наедине с кандидатом на должность. Поднялся из-за бескрайнего стола и подошел к Бердяеву, надевшему по сегодняшнему поводу парадный костюм.

— Я вот тоже с простых оперов начинал… Рана не болит? — он кивнул на плечо подчиненного.

— Нет… Да там и несильно. Повезло.

— Риск, конечно, благородное дело. Но лучше без него.

— Вообще-то я о риске и не думал, — скромно потупив взор, пояснил Мотя, — просто надо было задержать.

Лопыпев посмотрел на опера с каким-то нехорошим подозрением, словно авторитетный зэк на первохода. «А не петушок ли ты часом?»

— Да… Тут одного риска мало… Нужна наглость. Большая наглость.

Бердяев мгновенно напрягся, как Фокс, почуявший в ресторане засаду. Полковник вернулся к столу и щелкнул по клавиатуре компа.

Послышалось шипение, а затем Мотя услышал шершавый голос покойного Трефилова.

— Только так договоримся. Бабок не будет — иду в отказ и всех сдаю. Без обид.

— Конечно… бабки будут. И дедки.

Это уже Степа. А следующий — Мотя.

— Пальцы оставь. На стекле и сзади… Плюнь. И вырви волосы.

Аркадий Михайлович остановил запись.

— Кто там еще с вами? Журналист? Как его — Нестеров?

Матвея окатило жаром. Да, это провал… Полный и безоговорочный. Хуже, чем у Штирлица с его пальцами на чемодане радистки. Тут версию не слепить, сколько в камере ни сиди. Черт! А ведь за это реально камера маячит!

Он не знал, что ответить. Да и кто бы знал? Взяли с поличным. Кричать, что это монтаж? Проверят на раз. Блин, как чувствовал…

И даже не думал, откуда у Лопырева запись.

— Вы там совсем спятили? Его идея или твоя? — не дождавшись ответа, задал очередные наводящие вопросы шеф.

— Его… Его… — едва слышно промямлил подбитый летчик Мотя.

— Да ты еще и дрейфло, — презрительно сморщился полковник, — но везучее дрейфло. Эту запись прислали в прокуратуру. Трефилов вор идейный и напоследок вас, идиотов, кинул. Повезло, что прокурор мой друг. Ты хоть на секунду представляешь, что будет, если это всплывет?

«Неужели Степа не расплатился с этим засранцем?» Матвей не присутствовал при передаче денег дочери Трефилова, знал об этом только со слов Нестерова. А тот мог и слукавить. Иначе какой резон посылать запись в прокуратуру?

— Что делать теперь, герой?

— Я напишу рапорт по собственному, — мгновенно предложил самый простой и логичный выход Бердяев.

— Как у тебя все просто! Не-е-т, передовик. Искупать будешь. Кровью. Первое. Возвращаешься в отдел. На землю. И приступаешь к работе. Настоящей работе, а не показушной. Хоть один «глухарь» по тяжким — я даю этому ход! Сядешь с песнями! На всю страну прогремишь! Я, конечно, тоже огребу за такого подчиненного, да и ладно, пенсия есть.

— Но… Это нереально, — тоном приговоренного к четвертованию возразил подчиненный.

— А ты постарайся. Ты же лучший… Второе. Деньги где? Алмазовские?

— У Степы… Я не брал. Ни копейки… Клянусь. Половину он дочке Трефилова отдал… Наверное…

— А теперь пусть вернет. Но не Алмазову, а в фонд помощи семьям погибших сотрудников. Срок — месяц. Проверю. И третье. Блогера найти. Живого или мертвого.

Вот это было самым страшным условием. Потому что в жизни Моти появилась Татьяна. И понятно, каким образом она отреагирует.

— Так… меня ж потом…

— Скажем, это была оперативная комбинация. А победителей не судят.

Опер попытался вяло протестовать.

— Я что, для себя это делал? Только и слышу — цифры, цифры, цифры… Показатели…

— И премии! Не забыл?! На должность вон нацелился! Хватит ныть! В каждом приказе мелькаешь! Беру тебя на личный контроль! Под видеонаблюдение. Отошьешь хоть одного заявителя, хоть один материал зажмешь, хоть одна жалоба — пощады не жди! Свободен, герой!

Хромову Матвей поведал упрощенную версию. Мол, не утвердил Лопырев. Сказал — молод еще, поработай годик-другой. Майор произнес три волшебных буквы, из которых все становилось понятным — есть блатной либо денежный варяг, а вы ступайте лесом.

Первым делом Мотя позвонил компаньону Степе и срочно предложил встретиться. Ничего по телефону не объяснял.

Встретились. В салоне «Соляриса», припаркованного в месте, не покрытом вездесущими уличными камерами. Узнав о проблеме, мистер Фейк поклялся, что передал долю дочке Трефилова и тут же позвонил ей на сохранившийся в телефоне номер. Ласковый женский голос с радостью сообщил, что он дозвонился в салон сотовой связи от «Звонка до звонка», никакой дочки здесь нет, но есть скидка на последний «Хуавей». Что вызвало у Степы бурную реакцию. Естественно, не на скидку.

— А ты документы у нее спросил? — заподозрив неладное, поинтересовался Мотя.

— Зачем?! Мы ж не в банке! Она позвонила с этого номера, встретились, передал деньги.

— А это точно дочь?

— Откуда я знаю? По возрасту подходила…

Матвей понял, почему Трефилов отправил запись. Никакой дочки у него нет. А развести ментов перед смертью — за счастье. Треф вор идейный, можно сказать, ортодоксальный. Этого следовало ожидать. С другой стороны, подобная романтика хороша для кино, но по жизни… И вряд ли покойный сам придумал комбинацию. Наверняка имелся советчик, который и положил в карман нехилую сумму.

На приказ генерала вернуть деньги в фонд, Степа отреагировал без паники. Просто скрипнул зубами так, что мухи, ползавшие по боковому стеклу, тут же вылетели из салона.

— А где я их возьму? Свою долю уже редактору отдал! А он хрен вернет!

— Кредит бери.

— Не дадут! Я ж говорил — история с говном! Всего-то на неделю платеж просрочил! И один год. Теперь в черной базе!

— Тогда посадят, Степ.

Ничего не ответил Степа, лишь тихо заплакал в подушку безопасности «Соляриса», а потом промямлил, что повесится.

— Сначала деньги на мыло найди. Бери хозяйственное, оно лучше туалетного, по себе знаю. Втравил ты меня… Надо Китая искать. Мысли есть?

Журналист склонил головушку к пузу, что означало — мыслей нет.

— А у меня есть. Сейчас некогда, завтра расскажу. Иди деньги ищи. Не бухай только. Вешаться, не вешаться — сам решай.

Степа направился в сторону ближайшего фастфуда заедать горе картошкой фри. Матвей уехал не сразу. Ехать никуда не хотелось. Самому бы напиться. Мысли у него, конечно, были, но скорее общие. Интересно, насчет все раскрывать — Лопырев серьезно или для