прервали? — Хрусталь часто используется в эзотерических практиках… — как ни в чем не бывало продолжил антиквар, но Троепольский вспомнил о приличиях:

— Простите, Аркадий, я должен поприветствовать даму. — Михаил встал с дивана и широко раскинул руки: — Вероника, дорогая, я бесконечно рад вас видеть! — Подошел к девушке, своему бойцу, галантерейно приложился к ее ручке и познакомил с антикваром: — Аркадий Валентинович, прошу любить и жаловать, ваша соперница — Вероника. Ника, это милейший Аркадий Валентинович, искусствовед, антиквар, геммолог и просто интересный человек!

Антиквар поднялся из кресла, одернул полы пиджака, поправил пижонский шейный платок и коротко, совершенно по-гусарски, кивнул. Даже чуть-чуть, слегка не намекнув, что они шапочно, но знакомы.

Удивительно. Вероника была совершенно убеждена, что он ее узнал. В подобных ситуациях достаточно короткого взгляда и сбившейся речи, чтобы понять: да, он меня узнал, голос стал тише и глуше, взгляд метнулся!

Но Аркадий Валентинович почему-то промолчал. Едва представившись, отошел к длинной тумбе с напитками, налил себя коньяку. И, оставаясь спиной к обществу, задумчиво выпил.

Но, впрочем, на это никто, кроме Вероники, не обратил внимания. Михаил интересовался, как Ника доехала, вскоре к ним при соединилась Инесса. Чуть позже девушке представили помощника иранского провидца, переводчика с азербайджанского языка, Камрана. Невысокого хрупкого юношу с изумительно длинными ресницами и кротким взором церковного послушника. Нике он почему-то напомнил милую овечку на солнечном лугу, взирающую на добрый мир с наивным пониманием простых вещей: трава зеленая, вода мокрая, все люди и овечки — братья, мясная гастрономия относится к области пустых страшилок.

Любуясь взмахами пушистых ресниц иранского гостя, Ника проявила вежливый интерес: она считала, что в Иране говорят на фарси. Но паренек ей объяснил, что доктор Али-Ага одинаково хорошо говорит на многих языках своей родины, но, поехав в Россию, он выбрал в спутники азербайджанца, прекрасно знающего русский.

Минут за пятнадцать до назначенного времени общество почтил присутствием важный коренастый дядька в островерхой шапке и длинном атласном сюртуке-халате, которого Инесса представила как мастера Бадма. Об этом шамане, единственном из числа собравшихся эзотериков, Веронике прислали краткую справку из ФСБ: Бадма Петрович Зайцев два раза привлекался за мошенничество, но до суда дело не доходило, поскольку за дядьку горой вставали его ученики и высокопоставленные господа, прибегавшие к его услугам. Туманная характеристика. С одной стороны, дядька вроде бы мошенник, с другой — чего-то может наколдовать, раз за него вступаются. Одно понятно безусловно: Бадма Петрович чрезвычайно любит деньги, тарифы за его камлание — совсем астрономические. Позже Вероника узнала, что до Москвы за чужой счет с хитрым бурятом прокатились трое его приближенных, коих позже не получилось разместить в поместье. Учеников мастеру пришлось оставить в Первопрестольной, в отеле на полном пансионе, в связи с чем стало ясно, почему взгляд Бадмы Петровича надолго застрял на переводчике, привезенном доктором Али-Ага. Но, впрочем, понять, смотрел ли Зайцев конкретно на Камрана, не представлялось возможным: глаза шамана полностью упрятались за выпуклыми веками, круглое плоское лицо оставалось каменно-бесстрастным. Шаман остановился ровно посередине гостиной, замер, как вкопанный, и вызвал у Вероники невольную ассоциацию с новогодней елкой: яркий расшитый халат поблескивал, коническая островерхая шапка сверкала победной звездой… Или сосулькой. Которыми тоже украшают верхушки елочек.

Залюбовавшись великолепным Бадмой Петровичем, Вероника не заметила, как и куда исчез Камран. По-девичьи смущающийся юноша отчего-то проникся к кондитеру доверием, только что стоял рядышком, как первоклассник, потерявший мамку на линейке первого сентября, и вдруг — пропал. Вероника тоже, надо сказать, не чувствовавшая себя здесь уверенно, принялась озираться, даже в столовую к накрытому столу сходила.

Странное исчезновение Камрана нашло объяснение довольно скоро: от арки, ведущей к коридору, донеслись мужские голоса, в гостиную вошли Эдуард Кузьмич и доктор Али-Ага, беседующие через переводчика. Худой и высоченный Кощин, удивительно напоминающий сказочного персонажа, давшего ему прозвище, одной рукой опирался на трость, другую руку держал в кармане уютного домашнего пиджака. Словно старый мудрый ворон, он склонял набок голову, сохранившую остатки былой шикарной шевелюры, и слушал шепчущего переводчика. Али-Ага, одетый в отличный черный костюм и белоснежную рубашку с расстегнутым воротом, шагал как царь Земли.

За высокими мужчинами виднелся клок седых волос, чуть позже оказавшийся прической Ангелины Сергеевны Захаровой. Второй исконной представительницы «мухоморского» братства, единственной, кто здесь не плюнул на протокол и явился как положено: в потрясающем вечернем платье бутылочного цвета, в норковом палантине, с бриллиантами в ушах, на шее и на пальцах. В связи с чем новогоднее сияние Бадмы Петровича значительно померкло. Едва Ангелина Сергеевна подошла к своему бойцу-шаману, блеск бриллиантов убил сверкание расшитого золотой нитью атласа. А Вероника удивилась, вспомнив слова Эки, сказавшей, что Ангелина Сергеевна, полвека трудившаяся в Общем отделе ЦК КПСС, напоминает ей засушенную знаниями учительницу химии. Ничего о народном образовании в облике Ангелины Сергеевны не напоминало. Во всяком случае, ни один из преподавателей Вероники Полумятовой, включая директора школы и всех завучей, не держался так высокомерно и прохладно. Когда-то мадам Захарова, скорее всего, была неземной красавицей, но почему-то отказалась от малейших ухищрений пластической хирургии и позволила себе стареть — как есть. Не подкрашивать волосы, использовать для макияжа минимум — помаду и карандаш для бровей. Нетипичное по нынешним временам решение: высоколобое узкое лицо скатилось вниз, из-под набрякших век на общество взирали льдисто-серые глаза, казалось, принадлежавшие женщине моложе лет на сорок. Когда Инесса, взявшая на себя роль распорядителя, пригласила всех в столовую, Вероника мысленно поблагодарила судьбу, не посадившую ее за стол напротив строгой Ангелины Сергеевны.

Эка появилась в столовой, когда ее дед уже зачитывал первый протокольный тост за знакомство и открытие очередной «Битвы». Сменив наряд поклонницы аниме на форму японской школьницы — белые рубашка и гольфы, клетчатая юбка в складку, — Катерина, шаркнув ножкой, изобразила книксен и ловко приземлилась на свободный стул возле Вероники. Не шевеля губами, как чревовещатель, прогудела:

— Я попросила Инку посадить нас вместе. Дед меня искал?

Ника, благовоспитанно внимая тосту, едва слышно прогудела «не-а». Катерина выдохнула, потянулась к бокалу для шампанского, который ей тут же наполнил сидящий по правую руку от нее боец-антиквар. Вероника заметила, что помимо школьной формы Эка нацепила на себя браслет дивной красоты. Оплетенные толстой серебристой сканью камни-кабошоны, гладкие, переливающиеся, мягко посверкивали при каждом движении запястья. О том, что браслет является массовой поделкой знаменитой ювелирной фирмы, не было и речи. Лорхен научила Веронику разбираться в драгоценностях.

Эка заметила, что Ника любуется ее браслетом, и горделиво шепнула:

— Хорош, да? — легонько потрясла рукой, сжимающей ножку бокала. — Платина, не серебро.

— Полный отпад.