Как только мы знакомимся с чудом отчеканенных денег, нам уже трудно представить прошлое без них. Гомер сообщает, что во время Троянской войны (которая произошла около XII века до н. э.), люди получали желаемое либо путем насильственного захвата, либо же в ходе обмена на другие ценные вещи. Валютой гомеровским «длинноволосым» ахейцам и другим греческим воинам служили металлические слитки, домашний скот, шкуры и пленники. Когда Гомер создавал «Илиаду» и «Одиссею», он еще жил в безмонетном мире, поэтому его поэзия не засорена экономическими анахронизмами, которые поразили более поздние произведения. Так, рассказывая о монетизированном мире II века н. э., древнегреческий биограф Плутарх[153] приписывал монетную чеканку афинскому герою Тесею — легендарному убийце минойского Минотавра, который жил за несколько поколений до Троянской войны[154]. Подобным образом и автор VI века н. э. Иоанн Лид приписывал первые римские монеты царю Нуме[155], преемнику Ромула[156], а Плиний Старший, живший в I веке н. э., относил начало чеканки римских монет к правлению древнеримского царя Сервия[157]. Однако все эти римские цари настолько же мифичны, как и троянский царь Приам или греческий герой Тесей и все они жили задолго до того, как появились первые монеты[158]. И тем не менее, эти заблуждения продолжают жить и сегодня — например, в фильме Вольфганга Петерсена «Троя» 2004 года зрители видят в руках царя Приама монеты, которых не будет еще шестьсот лет. Да уж, поместить монеты в гомеровскую Трою — все равно, что посадить Жанну д’Арк в реактивный истребитель во время осады Орлеана в 1429 году. Все же хронология немаловажна.

В начале[159]

Задолго до введения монетной чеканки, деньги — в самом общем смысле этого слова — должны были возникнуть внутри зарождавшейся концепции материального владения и обладания действительно ценными вещами, что в корне отлично от нашего современного представления о монетах как о вещах, ничего не стоящих, но представляющих ценность. Мы не знаем, когда и где люди впервые стали думать не просто об использовании, а о владении неким животным или зеленеющим лугом, а может и целым озером[160]. Археологи, антропологи, экономисты, политологи, философы и историки подходят к этой проблеме с разных точек зрения, обращая особое внимание на свои собственные варианты доказательств[161]. Одни концентрируются на предмете, другие же на мышлении, стоящем за ним. Но все мы должны задаться вопросом — что представляла из себя первая форма денег, и смогли бы мы распознать ее, если бы нашли? Что стояло за этой вещью в первую очередь — нечто экономическое или нечто религиозное, нечто политическое или нечто военное? Как лучше всего было бы ее описать: как товарный кредит, как портативную систему счета или же как плод нашего первобытного финансового воображения?

Очень долгий путь связывает самые ранние прото-деньги, возможно, представлявшие собой блестящую бусину или наконечник стрелы правильной формы с монетами, чеками, банкнотами и криптовалютами, которые мы используем сегодня. Известно, что первым, кто выдвинул гипотезу о том, как началось это путешествие, был греческий философ Аристотель, живший в IV веке до н. э. Аристотель считал деньги естественным продуктом, возникшим в ходе меновой торговли между первобытными народами, и эта теория позднее была многократно воспроизведена в работах Абу-л-Фадла ад-Димашки[162], Джона Локка[163], Адама Смита[164] и других исследователей. Чтобы понять модель Аристотеля, нам надо представить упрощенную сельскохозяйственную общину, состоящую из четырех соседей-крестьян, которых мы обозначим через буквы A, B, C и D, как это показано на рис. 3.1.

Рис. 3.1. Диаграмма, показывающая обмен товарами согласно Аристотелю. Рисунок автора.

Каждый из этих людей хочет что-то приобрести, и каждый из них имеет нечто, что готов отдать в обмен за это. Однократный прямой обмен товарами без использования денег требует так называемого «двойного совпадения желаний», при котором каждая сторона обладает именно тем, что нужно другой стороне. В случае, представленном на рис. 3.1. такими сторонами будут только A и C, тогда как их соседи B и D не смогут принять участия в обмене. Однако успех обмена между A и C требует еще одного фактора: виноград крестьянина A должен точно соответствовать стоимости визжащей свиньи крестьянина C, если только C не захочет отрезать часть от свиньи, которую захочет продать. Если же крестьяне B и D привезут свои скоропортящиеся товары на центральный рынок, то это им поможет только в том случае, если на рынке будет и крестьянин C: тогда B обменяет у D яйца на виноград, а затем полученный виноград B обменяет на свинью крестьянина C. Но в этом случае крестьянин A остается со своим виноградом, не получив свинью.

Введение еще одного соседа, будь он, например, плотником, а не крестьянином, усложняет этот сценарий. Плотник может умереть с голоду, ожидая двойного совпадения желаний, или того, что свинопасу понадобятся стол и стулья, достойные его свиньи. Добавление горшечника, которому нужны яйца, и птичника, которому нужен сарай, потребует такого усовершенствования торговли товарами и услугами, что оно каким-то образом включит и плотника, которому, в свою очередь, требуется набор керамической посуды. Более беспокойный аналог этой ситуации можно найти в одном эпизоде классического телесериала «Чертова служба в госпитале Мэш» — комедии положений 1970-х годов, действие которой происходит в передвижном армейском госпитале во время Корейской войны. В одной из серий мы наблюдаем за мучениями армейского хирурга Пирса «Ястребиного Глаза» в исполнении Алана Алда, который умоляет заменить его поврежденный ботинок[165]. Однако ни один из его товарищей в лагере не продает Ястребиному Глазу запасной ботинок, поэтому он пытается обратиться за помощью к сержанту-снабженцу. Но сержант отказывается сотрудничать с ним, поэтому доктор с замерзшими пальцами спрашивает его, не хочет ли он чего-нибудь, что могло бы ускорить выполнение приказа? Действительно, у сержанта болит зуб, поэтому хирург обещает найти дантиста в обмен на новый ботинок. Однако местный дантист сделает одолжение Ястребиному Глазу только в обмен на увольнительную в Токио, тогда как командир Ястребиного Глаза не подпишет ее, если как-нибудь не успокоит разгневанную старшую медсестру больницы. Она в свою очередь сменит гнев на милость только в том случае, если Ястребиный Глаз раздобудет праздничный торт для ее раздосадованного парня. Итак, Ястребиный Глаз должен заключить сделку с ротным писарем, готовым обменять торт на свидание с одной из медсестер. Впрочем, она может согласиться на свидание только в том случае, если Ястребиный Глаз найдет ей фен. Единственный