За решетчатыми створками ворот стояла Меррик из далекогопрошлого: девочка в коротеньком сиреневом платьице. Слегка наклонив головунабок, она слушала, что нашептывает ей на ухо пожилая женщина, и кивала вответ. А в пожилой женщине я безошибочно узнал давно умершую бабушку Меррик,Большую Нанэнн.

Тонкие губы Большой Нанэнн кривились в едва заметной улыбке,и она тоже кивала в такт своим словам.

Присутствие Большой Нанэнн всколыхнуло в моей душевоспоминания и забытые чувства. Я испытал ужас, затем гнев, но постарался взятьсебя в руки.

– Не исчезайте, не уходите, – закричал я, метнувшись кворотам.

Но фигуры растворились в воздухе, словно зрение отказало,глаза потеряли фокус.

Терпение мое лопнуло. Окна нашего дома светились, изнутридоносились очаровательные звуки клавесина – Моцарт, если я не ошибся. Навернякаэто Лестат включил плеер возле своей кровати с балдахином на четырех столбиках.Значит, сегодня вечером он почтил нас своим визитом и, как обычно, будет молчалежать и слушать записи до самого рассвета.

Мне отчаянно хотелось подняться к себе, насладиться музыкойи с ее помощью успокоить нервы, увидеть Лестата, позаботиться о нем, а потомнайти Луи и рассказать ему обо всем, что произошло.

Однако для всего этого еще не настало время. Я не мог войтив собственный дом «в заколдованном состоянии» – следовало немедленно вернутьсяв гостиницу и разрушить чары, что называется, на корню.

Я поспешил на Рю-Декатер, поймал такси и поклялся себеникуда и ни на кого не смотреть до встречи с Меррик. С каждой минутой моенастроение делалось все более суровым.

Где-то в глубине сознания зазвучали заклинания-обереги,призывавшие духов защитить меня, а не пугать. Впрочем, я мало верил в древниеслова, зато до сих пор хранил в памяти воспоминания о том, сколь мощным даромобладала Меррик.

Взлетев по лестнице, я вставил ключ в дверь номера и, едваперешагнув порог, увидел мерцание свечи и вдохнул очень приятный аромат, ещераз напомнивший о прежней Меррик, – аромат флоридской воды, благоухающийзапахом свежеразрезанных апельсинов, любимым запахом богини вуду Эзили иносящей то же имя богини культа кандомбле.

Что касается свечи, то она стояла на крышке красивогосундука как раз напротив двери.

Это был манящий свет, лившийся наружу из глубокого стакана,позади которого стояла и смотрела в самую его сердцевину прекрасная гипсоваяфигурка святого Петра с золотыми ключами от Царства Небесного – скульптуравысотой примерно в полтора фута, изображавшая Петра темнокожим, сосветло-желтыми стеклянными глазами, одетым в мягкие зеленые одежды, расшитыезолотом, и в пурпурную накидку с еще более затейливым золотым узором. В рукахсвятой держал не только всем известные ключи от рая, но и большую книгу.

От потрясения волосы у меня на затылке встали дыбом.

Конечно, я сразу понял, что эта скульптура символизирует нетолько святого Петра, а еще и Папу Легбу, бога-посредника, бога, открывающегодуховные царства, дабы посредством колдовства ты мог добиться успеха.

Прежде чем начинать заклинания, молитву илижертвоприношение, следует воздать должное Папе Легбе. И тот, кто ваял этускульптуру, разбирался в подобных вещах. Как еще объяснить намеренно темныйцвет кожи святого, который теперь казался персонажем какой-то колдовской книги?В культе кандомбле у него был помощник, к которому я раньше очень частообращался. Бог по имени Эшу[Эшу – персонаж афро-бразильской мифологии; злойдемон.]. В любом храме кандомбле ритуальные церемонии начинались с приветствияЭшу.

Глядя на статуэтку и свечу, я вспомнил даже запахбразильских храмов с утоптанными земляными полами. Услышал гул барабанов.Уловил запах блюд, разложенных в качестве подношения. Ко мне вернулись всеощущения из прошлого.

Вернулось также еще одно воспоминание: о Меррик.

– Папа Легба, – громко прошептал я, после чего слегкасклонил голову и почувствовал, как кровь прилила к лицу. – Эшу, –также шепотом обратился я к другому божеству. – Пусть вас не обидит то,что я здесь делаю.

Я произнес короткую молитву, более привычно звучащую надавно знакомом мне португальском, и попросил не лишать меня доступа в толькочто открытое царство, ведь я относился к богам кандомбле с неменьшим уважением,чем Меррик.

Фигурка, разумеется, осталась неподвижной, светлыестеклянные глаза смотрели прямо на меня, но до сих пор мне редко выпадалолицезреть что-то, столь непостижимым и необъяснимым образом казавшееся живым.

«Наверное, я схожу с ума», – мелькнуло в голове.

Но разве не затем я пришел к Меррик, чтобы попросить ееприбегнуть к колдовству? И разве я плохо знаю Меррик? Впрочем, я никак неожидал стать свидетелем подобных трюков!

Я снова вспомнил храм в Бразилии, где провел несколькомесяцев, запоминая, какие листья можно подносить в дар божествам, слушаялегенды и, наконец, спустя месяцы и месяцы мучительных тренировок танцуя вместесо всеми по часовой стрелке и приветствуя каждое божество особым жестом илитанцевальным па. Такие танцы продолжались до тех пор, пока на их участников неснизойдет исступление и они не почувствуют, что божество входит в них,овладевает их душой... А потом наступало пробуждение и человека охватываловосхитительное чувство полного изнеможения... В памяти не оставалось абсолютноникаких воспоминаний о вселившемся в него на короткое время божестве, и потомуприходилось полагаться на рассказы очевидцев.

Да, конечно... Разве мы не этим здесь занимались – разве невзывали к тем же старым духам? А Меррик лучше других знала все мои сильные ислабые стороны.

Мне долго не удавалось оторвать взгляд от лица святогоПетра, но наконец я все-таки сумел это сделать.

Я попятился, как делает это любой покидающий святое место, ибесшумно метнулся в спальню.

И снова вдохнул явственный цитрусовый аромат флоридскойводы, смешанный с запахом рома.

Куда подевались ее любимые духи, «Шанель № 22»? Неужели онаперестала ими пользоваться? Запах флоридской воды был очень силен.

Меррик лежала на кровати, погруженная в сон.

Похоже, за последний час она даже не шелохнулась. Меняпоразило в эту секунду сходство ее наряда – белой блузки и юбки – склассическим одеянием жриц кандомбле. Для полноты картины не хватало толькотюрбана на голове.

Рядом с ней на столике стояла початая бутылка рома,опустошенная примерно на треть. Все остальное на первый взгляд оставалосьпо-прежнему. Запах ощущался очень явственно: это означало, скорее всего, чтоона специально распылила жидкость в комнате, чтобы умилостивить бога.