Я зажег все лампы в передней гостиной и устроился на диванес бумагами Эрона, сказав себе, что самое важное сейчас – прочесть запискидруга.

Бесполезно было думать о Меррик, о ее заклинаниях и духах, исовсем уж никуда не годилось размышлять о старухе со сморщенным лицом,беспрерывно что-то бормотавшей.

Что касается мыслей о божестве Ошала, то они источали одинлишь черный цвет. Те годы, что я провел когда-то в Рио, были заполненысамоотверженной преданностью богам кандомбле и безоглядной верой – насколько я,Дэвид Тальбот, мог вообще во что-то верить. Я отдался этой религии со всейстрастью, на какую только был способен, стал последователем Ошала, егослужителем. И дотошно исполнял все его заповеди. Он часто завладевал моейдушой, хотя впоследствии я почти не помнил, как впадал в транс.

Но все это продолжалось недолго и явилось, так сказать,неким отклонением от основной линии моей жизни, своеобразным интермеццо. Вконце концов, я ведь был британским исследователем и всегда им оставался. Акогда я вступил в Таламаску, власть Ошала или другого божества надо мнойпотеряла всякую силу. Тем не менее сейчас я пребывал в смятении, терзаясьчувством вины. Как я мог заявиться к Меррик с просьбой о проведении колдовскогообряда, как посмел вообразить, будто сумею контролировать происходящее! Первыйже вечер лишил меня всяких амбиций.

Однако мне следовало собраться с мыслями.

«Я обязан ради Эрона, моего старого друга, немедленно взятьсебя в руки и заняться его бумагами. Все остальное подождет», – уверял ясебя.

Но я с нетерпением ожидал прихода Луи: мне никак неудавалось избавиться от воспоминания о старухе и хотелось обсудить с нимпроисшедшее. Луи обязательно должен был понять, что значит иметь дело с Меррик,но где он мог быть в этот час, я не представлял.

Клавесин дарил покой: музыка Моцарта, независимо от жанрасочинения, неизменно способствует обретению душевного равновесия. И все же я ненаходил себе места в этих теплых комнатах, где привык проводить многие часыпокоя – один, с Луи или с Луи и Лестатом.

«Хватит! – приказал я себе. – Не нужно обращатьвнимание на мелочи».

Настало самое подходящее время, чтобы ознакомиться с запискамиЭрона.

Я снял пиджак, уселся за большой письменный стол, удобнорасположенный так, чтобы не выпускать из поля зрения всю комнату (никто из насне любил работать, глядя на пустую стену), открыл конверт и вынул бумаги,которые предстояло прочесть.

Их было совсем немного. Быстро просмотрев листы, я убедился,что Меррик в полной мере изложила мне предсмертные мысли Эрона. Но, несмотря нина что, я был обязан прочесть эти записи, каждое слово.

Уже через несколько секунд я совершенно забыл о себе, и в головеу меня зазвучал знакомый голос: Эрон говорил по-английски, хотя текст, лежавшийпередо мной, был выполнен на латыни. Казалось, будто Эрон находится рядом,просматривает вместе со мной страницы, зачитывает мне свой отчет, чтобы я могего прокомментировать, прежде чем он отошлет бумаги старшинам.

Эрон описал, как приехал во Флориду и нашел состарившеесятело своего друга Дэвида Тальбота мертвым и нуждающимся в захоронении, в товремя как душа Дэвида была надежно спрятана в теле незнакомого молодого человека– юноши англо-индийского происхождения, больше шести футов ростом, с волнистымитемно-каштановыми волосами, бронзового цвета кожей и невероятно большимитемно-карими глазами, в которых сквозила печаль. Он отличался отменнымздоровьем и физической формой, обладал острым слухом и спокойным нравом.Казалось, в его теле обитает только одна-единственная душа – душа ДэвидаТальбота.

Далее Эрон описывал дни, проведенные нами в Майами, когдадуша моя часто покидала новое тело, а потом вновь возвращалась в него, невстречая при этом сопротивления со стороны каких-то известных или неизвестныхсил.

Наконец, спустя примерно месяц таких экспериментов, яубедился, что могу остаться в этом молодом теле, и решил узнать как можнобольше о той душе, что обитала в нем до меня.

Эти подробности я здесь опущу, так как они относятся клицам, никоим образом не связанным с данным повествованием. Достаточно сказать,что мы с Эроном убедились в одном: душа, некогда правившая моим новым телом,окончательно его покинула. Больничные записи, относящиеся к последним месяцамсуществования этой души на земле, более чем ясно подтвердили, что «разум» этогочеловека пострадал в результате психологических катастроф и под действиемнекоторых лекарств, которые он принимал, хотя никакого вреда клеткам мозга этисредства не причинили.

Я, Дэвид Тальбот, полностью владея чужим телом, непочувствовал никакой патологии мозга его прежнего обитателя.

Эрон подробнейшим образом все это описал, не забывупомянуть, какую неловкость я испытывал первые несколько дней из-за непривычновысокого роста и как на его глазах это «странное тело» постепенно «становилось»его старым другом Дэвидом, по мере того как я обретал старые привычки:закидывать ногу за ногу, сидя на стуле, или складывать руки на груди, или сутулитьсянад письменным столом, или одному мне свойственным образом держать книгу.

Эрон отметил, что острота зрения новых глаз явилась дляТальбота великим благом, так как в последние годы жизни Дэвид совсем плоховидел. Боже, как он был прав, а ведь тогда об этом даже я не подумал! Теперь,разумеется, я видел как вампир и уже не припоминал того перехода к хорошемузрению во время моей короткой фаустовской юности.

Эрон откровенно написал, что полный отчет об этомэксперименте не должен попасть в открытые для всеобщего сведения архивыТаламаски.

«Переселение Дэвида в другое тело, – писал оннедвусмысленно, – ясно показывает, что такой эксперимент вполнеосуществим, если его проводят умело. Мой ужас вызывает не то, что Дэвидзавладел прекрасным молодым телом, а то, каким образом это тело было украдено уего хозяина персоной, которую мы теперь станем называть Похитителем Тел, длянедобрых целей самого вора».

Далее Эрон писал, что попытается передать эти бумагинепосредственно старшинам Таламаски.

Очевидно, что трагедия не позволила осуществить егонамерения.

Стиль завершающих трех страниц, озаглавленных «ИсчезновениеДэвида», был чуть более официальным и отличался особой осторожностью, смешаннойс печалью. Лестат упоминался там только как «ВЛ».

Эрон описал, как я исчез на острове Барбадос, не оставивникакой записки, бросив чемоданы, пишущую машинку, книги и бумаги, которые ему,Эрону, пришлось забрать.

Как, должно быть, ужасно чувствовал себя Эрон, собирая моивещи и не обнаружив ни слова извинения!