В ответ она возразила:

– Нет у меня ни первой любви, ни последующих… Будем считать, что я просто еще не пережила свою первую влюбленность…

На смену порывистому ветру пришел ласковый бриз, слегка остужавший влажную духоту ночи. Проведя пальцем по ободку «Замороженной Маргариты», она слизнула с него крупинки соли.

11

На первом курсе она прошла отбор в университетский кружок радиовещания. Соискателям устраивали тестирование, подобное тому, что проводят в нынешних СМИ. И конкурс был немаленький, так как работа там гарантировала стипендию и ряд льгот, а еще после университета давала дополнительные преимущества при трудоустройстве на любую радиостанцию. После увольнения отца жизнь семьи покатилась под откос, поэтому стипендия была нужна как воздух. Терпеть бедность оказалось гораздо тяжелее, чем она думала. То, что раньше было вопросом выбора, теперь представлялось единственно возможным решением. Например, покупка вещей подешевле и похуже качеством вместо хороших, но подороже; необходимость браться за работу, которая дает даже грошовый заработок; постоянный отказ от предложений пообедать за компанию в ресторане (под предлогом сытости); экономия на походах в парикмахерскую и длинные распущенные волосы с претензией на то, что это якобы твой собственный стиль, и т. д.

На студенческом радио кучковались на тот момент самые яркие личности в университете. Было не редкостью встретить однокашниц с дамскими сумочками, стоимость которых превышала ее расходы за месяц. А поскольку она выросла далеко не в бедной, а очень даже зажиточной семье, то знала, насколько дорогие вещи они держат в руках. Теперь абсолютно недоступные для нее вещи… Дабы не терзать свое самолюбие, она всякий раз шла в библиотеку, когда однокурсницы собирались пойти в ресторан или на дискотеку в окрестностях Синчхона или Женского университета Ихва. Девчонки, бывало, подтрунивали над ней, мол, слишком уж она зарылась в учебники. Они не подозревали, что только «корпение над книгами» и спасало ее чувство собственного достоинства. Пусть это вынужденный образ жизни, но со стороны выглядело все не так уж и плохо. Она буквально поселилась в библиотеке, вживаясь в образ книголюбки. Там в дождливые дни, когда все пораньше разбегались по домам, она занималась переводами стихов Гёльдерлина. В подобной ситуации обзавестись друзьями на радиостанции не представлялось возможным: мотовство было ей не по карману.

Она помнит день, когда ее голос, оседлав радиоволны, впервые прозвучал в эфире. Пришло время короткого новостного выпуска. Продюсер подал знак за стеклом студии, и она стала зачитывать ленту новостей:

«Администрацией университета было принято решение полностью заменить все деревья на территории кампуса на метасеквойи. Еще со времен президента Пак Чонхи метасеквойя привлекла внимание специалистов в качестве подходящего посадочного материала для национального озеленения. Каждое дерево поглощает 69,6 килограмма углекислого газа, обладает запасом углерода в 315,2 килограмма, а также является носителем объема биомассы в 630,5 килограмма. Кроме того, растение служит источником свежего и чистого кислорода и фитонцидов, в связи с чем руководство университета прогнозирует, что в будущем все эти факторы будут способствовать очищению воздуха в кампусе».

Ох уж эта метасеквойя. Тогда она вообще впервые узнала о существовании этого дерева. Перед эфиром она целый час читала и перечитывала текст вслух, от напряжения по спине бежали холодные капельки пота. Когда подали знак к началу, от волнения она почти не слышала, как и что говорит. А отключая микрофон, уже знала про себя, что придется оставить университетское радио. Произношение метасеквойи не вызвало особых трудностей. И ответственный продюсер даже похвалил за хорошую работу. Но сердце подсказывало ей: что-то здесь не так. И откуда только взялись у нее эти сомнения? Неужели она почувствовала презрение к самой себе за то, что без единой запинки, как ни в чем не бывало произнесла имя Пак Чонхи? Имя человека, что покалечил и свел в могилу ее отца? Нет. Просто ей представилось, как чужеродные слова типа «метасеквойи», произношение которых она отрабатывала битый час и даже больше, разнеслись эхом по длинной-предлинной аллее кампуса, а также по вестибюлю и комнате отдыха студенческого клуба. И она подумала: мои слова, мой голос, мой язык… я не хочу, чтобы они рассеивались в пустоте!

Юной девчонкой во мраке она пыталась обнаружить Мироздание. Сольно исполняла католический гимн «Мария» про ту, которая самоотверженно облеклась во тьму ради света. Пак Чонхи – имя, из-за которого ее отец подвергся пыткам, семья погрузилась во мрак, а она сделалась несчастной. Ей не хотелось, чтобы произносимые ею слова, в том числе и «метасеквойя», которую еще в бытность Пак Чонхи использовали в проектах по озеленению, бесследно растворялись в воздухе университетского городка. Она не могла вынести и того, что ей приходится своими собственными устами воспевать имя этой личности и отзвуки ее голоса, разлетаясь, какое-то время будут кружить по Мирозданию.

Ее решение было внезапным, но бесповоротным.

Узнав о ее желании уйти с радио, несколько старшекурсниц вознамерились ее отговорить. Однако, пообещав встретиться с ними спустя несколько дней и выслушать их доводы, она, когда этот день настал, так и не смогла себя пересилить. Забежав раньше назначенного часа в кофейню, где они договорились все обсудить, она оставила записку и ушла.

Я не пришла, потому что вы не поймете.

А при встрече я не смогу выразить это словами.

Знаю, что звучит глупо и нелепо, но ничего не могу с собой поделать…

Потому как жажду чего-то вечного…

Загадочное «вечное» служило замечательным прикрытием для нее, постоянно страдающей от безденежья.

А еще был один старшекурсник. С ее кафедры. Худощавый, с четкими линиями на бледном лице и глубоко посаженными ясными глазами. Когда она впервые увидела его, мелькнула мысль, что он похож на дорогого ее сердцу семинариста из церкви. При встрече с ней он всегда широко улыбался. И она порой даже спрашивала про себя: неужели она ему нравится? Однажды, после того как они пропустили по стаканчику и шагали к автобусной остановке, этот парень вдруг устремил взор к небу и пробормотал: «Гегель убеждал не отчаиваться даже тогда, когда на отчаянье уже нет моральных сил…» Кажется, именно тогда он проник в ее сердце. Вместе с Гегелем и его напутствием не отчаиваться в самом отчаянном бессилии.

– Вам нравится Гегель? – спросила она.

– Не то чтобы он мне нравился – просто я ему благодарен.

– За что?

– Ну, хотя бы за его совет не терять зря времени.

Холодная рассудительность и даже некая заносчивость юноши подкупили ее. Правда, позднее она обнаружила, что та фраза