— Нам киллеры-психопаты не нужны. Оружие, записные книжки и всё подозрительное изъять. За дело, прокажённые!

И посредник подмигнул ребятам.

Душа Градова очнулась. Вокруг были пустота, серый дым и тьма. Градов ни о чём не думал, ничего не осознавал: где он, что с ним? Не было мыслей, не было движения — кругом зловещая пустота.

И вдруг он увидел Лицо. То самое. В его сознании что-то рванулось. Выражение Лица теперь было твёрдо доброжелательным, с жутью, правда, и взгляд указывал ему путь. Серый дым, лёгкие очертания — вдали. И Градова, естественно, потянуло туда.

Лицо только подтолкнуло чуть-чуть его застывшую душу. И его сознание двинулось туда, и тепло объяло его: это его место, его даль… И он ушёл туда, сразу и бесповоротно, точно всю жизнь мечтал только об этом. Ушёл туда, где, по выражению великого поэта, «вечный стон». Или, если говорить языком другой традиции, ушёл навсегда в страну счастливых каннибалов.

Случай в Кузьминках

Афиша 24, 2006

 Миша Гуреев, писатель средней руки, полуизвестный, но впечатлительный, задумался, сидя дома за столом.

— Жизнь ужасна, — решил он, откушивая цыплёнка. — Мне сорок лет, а я не Лермонтов, не Булгаков…

Но эту грусть развеяла жена Надя.

— Кончишь кушать и думать — идём в хозяйственный магазин.

Михаил Семёнович (таково было отчество Миши) быстро повиновался. Он любил жену, почти больше, чем себя самого.

Жили они в Кузьминках, на востоке Москвы, и всяких магазинов, ларьков было кругом видимо-невидимо. По количеству, похоже, больше, чем бездомных собак в этом райончике.

Вышли они, полные радужных надежд.

«Плевать на Шекспира и Булгакова, и даже на Достоевского, — рассуждал про себя Гуреев, идя под ручку с любимой женой. — Главное, что я существую. А кто я — это уже неважно. Всевышний потом разберётся, кто есть кто».

Гуреев явно повеселел. Но переходы от грусти к дикому веселью у него были на редкость мгновенны. А тут ещё жена остановила его.

— Ты стой здесь, а я перебегу улицу и куплю в том киоске «Афишу», журнал, — сказала она уверенно. — Ведь ты улицу перебегать избегаешь. Реакции у тебя нет. Стой здесь.

И Надя ловко перебежала улицу, скрывшись в небольшой толпе у газетного киоска. Миша остался один, погрустнел и опять задумался. Но мысли были достаточно лёгкие и не давили душу.

Однако в уме мелькали довольно странные образы. То возникла старушка с испитым лицом и подмигнула, то предсказатель, то просто толстый ребёнок… Мелькали, исчезали, крутились — но сама мысль была далеко от них. Миша переживал, как ему думалось, своё будущее воплощение — где и когда, он пока не предполагал. «Но где-то я буду, если есть вечная жизнь», — настойчиво копался он в своей душе.

И мысли на этот счёт — то сладкие, то глубинно-чёрные, устрашающие — то пугали его, то умиляли. Вывел его из себя собственный крик души:

— А где же Надя?!!

Наденьки не было.

«Боже мой, ведь прошло много времени, пока я думал, — испугался он. — А её всё нет и нет. Ведь сбегать за "Афишей" — одна минута».

Гуреев оглянулся. Ни-ни. Никого из близких. И Нади тоже.

Тогда он стремглав ринулся через улицу, недостаточно обращая внимание на несущиеся, словно стаи волков, автомобили, — скорее туда, к киоску, к Наде.

Но Нади там не было. Обежав киоск раза три и заглянув между прочим в кусты, Гуреев не обнаружил жены.

Миша решил бежать, хотя сам не знал куда. Как ему было знать, где сейчас находится жена. Взад и вперёд за ней не побежишь, когда отсутствует понятие, где она.

Понятие действительно отсутствовало.

«Она такая точная, — чуть истерично рассуждал Гуреев. — Не капризная к тому же, не вздорная. Потому, наверное, что-нибудь случилось».

Он ужаснулся.

«Бандиты уволокли, на органы. Молодая, беззащитная. Останется от неё только почка. Чтобы пересадить».

На сердце стало тяжело. Но Гуреев попытался не давать воли чёрному воображению.

«Наверное, побежала срочно в сберкассу. Она же хотела деньги взять, — пискнуло в уме. — Итак, не дури, Гуреев, — одёрнул он себя. — Не так страшен отморозок, как его малюют. Надя любого отморозка заговорит».

Мысли прыгали, как взбесившиеся мыши, и не давали ходу спокойствию, несмотря на его усилия обуздать страх.

И Гуреев побежал в сберкассу. Увы. Там никого не было — одна пустота. Видимо, потому, что пенсию раздавали неделю назад. Время шло ко дну, к вечеру, и Миша не находил просвета.

Решил обскакать места, в которые они обычно заходили. Булочная, базаришко, супермаркет… Он так торопился, что его облаяли собачки.

Жены нигде не было. Заглянул даже в женский, а потом в мужской отдел парикмахерской, спросив, не видели ли они блондинки малого росту и в берете на голове.

«Куда ж я сунулся, тьфу, нервы совсем сдавать стали!» — прохрипел он самому себе, вылетая из парикмахерской под свист и возмутительные крики. Было о чём серьёзно подумать.

«Надо идти домой, а не бежать, — твёрдо постановил он. — Может быть, она уже там».

Зашёл домой. Квартира оставалась угрожающе пустой без Нади. Присел, прождал минут десять, нервы сдали вместе с мыслями. Гуреев вскочил и понёсся вперёд. Выбежав во дворик, в пространство, он почувствовал себя как в заколдованном круге.

«Куда нестись? — тоскливо подумал он. — Вот остался я без жены. Не может же она прийти ко мне обратно. Значит, её украли».

И всё ему показалось заколдованным: и гараж, и киоски, и магазины, и даже детки, играющие в садике.

«Только кто нас всех околдовал?» — возникла нехорошая мысль.

И всё же пошёл вперёд, надеясь на случайность. Брёл по тротуару около синего семнадцатиэтажного дома, и вдруг навстречу ему прямо-таки выпрыгнул юркий человечек.

— Вы писатель Гуреев? — с ходу спросил он.

Глаза его горели.

— Да-да, — невнятно пробормотал Гуреев.

— Вы знаете, мы с женой — ярые поклонники вашего творчества, — выговорил человечек. — Мы живём им. Я узнал, что вы живёте рядом, и лицо ваше помню по фотографии в газете. Вы и по телевизору один раз выступали.

Гуреев ошалел. Читатели у него были, но поклонников — никогда. Держался Гуреев обычно скромно и не преувеличивал себя. Но взгляд человека буквально ел его. Сам почитатель покраснел и наконец выпалил:

— Ну зайдите к нам на минутку… Второй этаж, вот он… Прошу, прошу подписать вашу же книгу, «Жизнь Квашевых». Мы