годы своей рабочей карьеры Матёрова заедала тоска, которой раньше не было. И чем успешней он стоял в своей должности токаря высокой квалификации, тем больше тоска заедала его. Хотя никакой связи тут он не видел. Бросил работу, уйдя на пенсию, и сразу стало получше. Однако кидал он порой по сторонам какие-то совсем уже нездешние взгляды.

Жили они вдвоём в двухкомнатной квартире, на окраине Москвы, в запустелом районе. Правда, рядом с домом открылся магазин, где всё было.

Жили они на третьем этаже, и рядом по коридору размещались ещё две квартиры. В одной, однокомнатной, существовал дядя Гриша, иначе дедуля, но очень лихой, не по летам. А в другой, трёхкомнатной, проживала мамаша Екатерина Павловна Лупанова с малыми детьми — сколько их, сказать было трудно. Все три семьи жили полудружно, но матом — ни-ни. Лифта не было, вернее, он был, но не работал, а лестница отличалась не грязью, а своей какой-то немыслимостью. Но жильцам было не до мышления, большинство ко всему относилось просто.

Так прошёл годик, и Василий запел. Этого с ним никогда раньше не бывало. Аринушка услышала его за ужином, когда Василий, изрядно покушав, но без водки, вдруг запел, сидя в кресле.

Арина испугалась. Она последнее время вообще терпеть не могла никаких неожиданностей. А тут родной муж запел.

Пел он своё, несусветное, почерпнутое из дремучих встреч где-нибудь в пивной. К примеру:

Анатолий Петрович Копейкин

Вдруг проснулся в широком гробу

И глядит — перед ним на скамейке

Виден чёрт, как он есть, наяву.

И так далее и тому подобное.

Аринушка всколыхнулась:

— Ты с ума сошёл, Вася. Откуда ты знаешь, какой есть чёрт?! Сидел бы и молчал.

Но Матёров с тех пор молчать меньше стал, больше пел. И Аринушка, бедная, стала привыкать.

— Если тоскливо тебе, Василий, бывает, сходи в баню, — советовала она.

В ответ Матёров пел.

Со временем пение стало утихать, и Арина повеселела. А тут Василий как-то ей говорит:

— Мне к бабушке надо съездить.

Арина даже рот разинула. Она знала, что у мужа где-то в деревне, под Костромой, живёт бабушка.

— Она одна у меня, — добавил Вася.

Арина застыла в недоумении, закрыв рот. Бабусе было уже далеко за девяносто, но Матёров ранее о ней почти никогда не упоминал, и вдруг…

— Объясни, — вымолвила Арина.

— Потянуло, и всё, — отрезал Матёров.

Арина замолчала, но в уме вздохнула: «Пусть едет, раз тянет, может, петь перестанет», — подумала она.

Василий уехал как-то внезапно, ничего не говоря, просто исчез, и всё. Арина обиделась, но не более. Почему-то подумала: «Дядя Гриша, сосед, мне как-то говорил, что чем ближе к смерти, тем чудаковатей человек становится… Но мой-то не такой».

Где точно живёт бабка, Арина и не знала… Матёров вернулся через неделю.

— Батюшки! — ахнула Аринушка.

Она еле узнала его, до того у Василия стал свирепый вид, и в связи с этим изменились даже черты лица. Нос покосился, челюсть выдвинулась вперёд, а глаза… Аринушка и в страшном сне таких не видала. «Съездил к бабусе», — мелькнуло в уме.

Глаза налились кровью и выражали крайнюю решимость. Это тут же вылилось в действие: Матёров начал крушить всё, что находилось в его квартире. Сначала полетел вверх, к потолку, ветхий, ещё довоенный стул. Потом другой стул ударился в старинный буфет, доставшийся Арине от прадеда, разбил стекло, и с грохотом рухнула посуда, находящаяся в нём. Остальное не представляло ценности, но Матёров крушил всё, на что падал его взгляд… Арина орала так, что сбежались соседи. Унять Матёрова было трудно. Дядя Гриша, к примеру, полетел на пол. Но даже в этом бреду Арина не решилась вызывать милицию.

— Ещё засудят моего.

Но стражей порядка вызвать бы пришлось, если бы Матёров не упал на диван и мгновенно не уснул.

Мамаша Лупанова ринулась к нему, обнюхала и сказала:

— Ни в одном глазу.

Событие это перевернуло многое.

Наутро, когда Матёров проснулся, Аринушка сидела около него и плакала. Она его жалела:

— Что с тобой, Вася, что с тобой было, расскажи…

И даже погладила его по ноге.

Василий присел и тупо оглядел разгромленную квартиру.

— Буйствовать хочу, — сказал громко.

— Да ты что? Почему? Бабка, что ли, зелья тебе подливала?!! Где ты был?

— Бабушку мою, Анфису, не трожь. Я у неё был и ещё буду.

— А квартиру зачем громить?

— Квартиру восстановим, — задумчиво сказал Матёров. — Тем более сын из Германии денег передал.

Арина заплакала.

— Никаких денег не напасёшься.

Матёров сурово ответил:

— Своё больше громить не буду. Обещаю. Но другим достанется.

Арина пугливо оглянулась.

— Засудят.

— Не им меня судить, — уверенно ответил Матёров, — придурки эдакие.

И пошёл в ванную, под душ.

Арине он так и не объяснил свои порывы, и тем более — при чём здесь бабушка. Обо всём этом молчал. Но морды бить прохожим потаённо научился — и без всяких последствий. Удар, ловкость и исчезновение, как в пустоту проваливался. И откуда только сила бралась. Ходил далеко… Два дня вроде вёл себя тихо. Но потом до Арины стали доползать слухи о странных катаклизмах в виде, к примеру, погрома киоска, машины или пустовавшей квартиры где-то в отдалённом от них доме.

— Усмирись, Вася, — умоляла она его, — не спрашиваю, почему и что с тобой, просто усмирись ради меня. Разве ты меня не любишь?

Внезапно, после двухнедельного буйства, Василий затих. И снова стал петь. Милиция почему-то на его след не вышла. Соседи молчали. Один дядя Гриша хитро улыбался и бормотал:

— Всё это неспроста, Василий теперь совсем другой человек стал, не такой, каким был. Может, это уже и не Василий вовсе.

Лупанова отвечала:

— Не пугай, дедуся, не пугай. Я и так навеки напуганная.

Правда, Арина чувствовала, что ушёл Василий одним человеком, а пришёл другим. «Я боюсь, что он вроде уже не он», — думала она.

Спрашивала его очень истерично:

— Скажи, кто ты? Кто ты?

И смотрела ему в глаза.

Василий глаза не отводил, но не было в них ответа.

Арина боялась с ним рядом есть. «Кушаешь, а от него непонятно чем несёт», — думала она.

Через полгода Матёров сурово и решительно сказал:

— Я к бабусе опять уеду.

Арина ахнула.

Сказал без объяснений. Сказал и исчез, словно пропал.

Арина с горя решила тогда в Страсбургский суд обратиться, но дядя Гриша