– Могу я поговорить с вами о том, что в тот день произошло?

– А зачем?

– Хочу получить ясное представление.

– Да что еще яснее-то? Полистайте старые газеты и всеувидите. Там практически все детали.

Мейсон указал большим пальцем на колонку, где заправляли егоавтомобиль:

– Я заодно за бензином заехал… Вы что, торопитесь?

– Нет. – Баллард встал и, не спуская с Мейсона глаз, свернулбумажную ленту с цифрами.

Перри Мейсон наконец смог его рассмотреть. Несмотря накороткие ноги, хозяин заправочной был довольно крупен, широк в плечах и имелбольшую, крепко посаженную голову. «Лет пятьдесят пять», – подумал Мейсон.Волосы его уже тронула седина, а из-под мохнатых бровей пристально смотрелисерые глаза. И было еще в облике Балларда что-то колкое, язвительное – присущеелюдям, которые всю жизнь имеют дело с цифрами и для которых результат всегдалибо положительный, либо отрицательный – приблизительных значений они не любят,а всегда знают точный ответ.

Мейсон опустил глаза на стол и отметил про себя, что каждаязапятая в сделанных Баллардом от руки пометках выведена с каллиграфическойчеткостью.

– Я как раз хотел закрываться, – пояснил Баллард. – Стараюсьснять выручку и запереть кассу до десяти. Оставляю ребятам только мелочь, чтобысдавать сдачу. Не хочу подкармливать ночных налетчиков. Местные уже знают,когда я закрываю кассу, и особенно не досаждают.

– Разумно. А как все-таки насчет «Меркантайл секьюрити»?

– Но мне тогда нужно знать, зачем вам эта информация?

– Хочу найти подлинно виновных.

– Вы не верите, что это сделал Дюваль?

– Официально это был Дюваль – суд установил, я знаю.

– Но вы не верите?

– Верить или не верить – у меня нет пока никаких оснований.Я пытаюсь рассмотреть все варианты.

– Понятно.

– Не хотите о деньгах – давайте хотя бы поговорим о Дювале.Что он был за человек?

– Это вопрос.

– А где ответ?

– Ответ отсутствует.

– Почему?

– Его невозможно классифицировать. Ни один ярлык неподойдет.

– А может, попытаться?

– Попробую. Тихий, веселый, всегда бодрый, полно друзей идуши не чает в дочери. Жена умерла, когда девочке было десять, и с тех порКолтон Дюваль ей за отца и мать. Сделал из этого цель своей жизни. Один заменилобоих родителей. Спросите меня, возможно ли это, я отвечу: «Нет».

– А что, получилось не совсем удачно?

– Смотря, опять же, что назвать удачным воспитанием. УДюваля всегда имелись свои идеи. Он был убежден, что если люди не ведут себяестественно, то им никогда не может быть по-настоящему легко друг с другом.Считал современную вежливость и этикет ненужными ухищрениями, утонченнойразновидностью лицемерия.

– Почему? – спросил Мейсон.

– Он повторял, что люди должны вести себя как можнораскованнее и проще, и тогда их личностная суть выразится в поведении, ипротивопоставлял это приспосабливанию к ритуалам и предписаниям, изложенным вкнигах.

– Немного ненормальный?

– Нет, этого нельзя сказать. Он умел приводить доводы, и тыначинал ему верить. Сидишь, говоришь с ним и вдруг осознаешь, что поддакиваешьи киваешь головой, вместо того чтобы прямо заявить, что так дочерей невоспитывают.

– Дочь его любила?

– Обожала. Готова была целовать за ним землю.

– И все-таки о деньгах. Взял их Дюваль или нет?

– Лично я не понимаю, как он мог их взять. Когда начинаешьоб этом думать, то непонятно, как вообще их можно было украсть.

– А почему, как по-вашему?

– Да тут все причины сразу. Столько проверок, всякиепредосторожности… невозможно, и все тут.

– Тем не менее это произошло?

– Да. Они говорят, что да.

– И Дюваль не мог этого сделать?

– Никто не мог, уж если на то пошло. Это все равно чтосмотреть выступление волшебника на сцене. Творит такое, что никогда бы неповерил, но это происходит у тебя на глазах.

– Может быть, если вы расскажете мне, как и что произошло, ясмогу предложить решение? – осмелился заметить Мейсон.

Баллард помедлил с полминуты, затем стал вспоминать:

– Было примерно два часа дня. Тогда в Санта-Ане, вавиационном центре, работало очень много персонала. Длиннющая платежнаяведомость, и мы отсылали туда огромные суммы наличных денег, то есть язанимался их отправкой. А помимо этого наш филиал там делал хороший бизнес.Деньги возили туда-сюда два, а то и три раза в месяц.

Все было рассчитано на самый крайний случай. Специальныефургоны имели полностью изолированные отделения для наличных денег, а ключибыли только у контролеров и проверяющих. Водитель фургона ключа не имел. Таксделали для того, чтобы если фургон остановят на дороге, то никто все равно несможет до этих денег добраться. А еще в фургоне устанавливалась коротковолноваястанция, о которой посторонние не знали. Сигналы этой станции полиция моглапринимать в любой момент, и если в дороге фургон кем-то задержан, то водителюдостаточно лишь нажать на кнопку, как тут же к радиопередатчику подключаетсямагнитофон и заранее записанные сигналы, дающие номер фургона и предупреждениеоб опасности, поступают в эфир. Затем полиция, зная номер попавшего в такуюситуацию автомобиля, звонит туда, откуда он вышел, и диспетчер им сообщаетномер фургона, когда вышел и где его следует искать.

– Хорошо, продолжайте. – Мейсон внимательно слушал.

– Сама процедура подготовки наличности к отправкепроисходила таким образом, что один служащий выполнял работу, а проверяющий заним следил. Но перед этим банк уже позвонил и заказал один из бронированныхфургонов. И автомобиль этот уже стоял у дверей к тому моменту, когда служащийбанка деньги все уложил, завернул в специальную бумагу и опечатал краснымсургучом. Сначала на сургуче свою печать ставил служащий, укладывающий деньги,а после него свою печать ставил проверяющий. Затем оба брали пакет с деньгами ипосле того, как двое вооруженных охранников, убедившись, что снаружи все впорядке, давали им знак, загружали деньги в фургон.

Когда перевозишь деньги миллионами, то начинаешь обращатьсяс ними так, как будто это самый обычный товар – как морковь или картошка.

Мейсон понимающе усмехнулся.

– Итак, мы работали, укладывали деньги – вернее, Дюваль ихукладывал – как раз в тот момент, когда происходил забег, исход которого былдля меня далеко не безразличен. А что бы вы сделали на моем месте, мистерМейсон? Я перебивался на маленькой зарплате, а на ту лошадку поставил стодолларов. И я знал, что в случае удачного исхода разбогатею. Зарплата в банке –вы же сами знаете, цены все время растут, и можете представить, что для менязначило потерять эту сотню. А выиграй любой в моем положении лишнюю тысячу – иможно жить! Тот забег для меня много значил…