Мне и тут хорошо. — Как всегда, неожиданно сменил решение брат. Издевается, пытается вывести из себя. — Живу в счастливой стране, и я тут самый счастливый человек.

— А хочешь, сделаю ещё счастливее? Хочешь золотую клетку, брат?

— Ну ты и додумался! — зашёлся смехом узник, смутив императора. — То в темноте держишь, то такие почести, право слово, неудобно. И чем я заслужил?

— Ладно, что ж ещё сделать-то? Согласись на один разок, сможешь здесь рисовать.

— Рисовать — это твоё увлечение, а не моё, — поднял бровь брат, ожидая продолжения.

— Ну… тогда петь.

— Кому? Стенам? Соловей в золотой клетке! Ты боишься выпустить меня во двор всего на час, а усадить на трон — не стесняешься? — император униженно смотрел на пленника, опустив плечи. Потом внезапно вспомнил, кто здесь под замком, вскочил на ноги, задул свечи и хлопнул дверью.

Этот поединок повторялся день за днём, годами. С непременным бегством тюремщика в эндшпиле. Скрипнул замок. Узник гордо промолчал, вновь оставаясь наедине с собой. Улыбаясь темноте. Страшное, должно быть, зрелище. «Поднос забыл. Ну да ладно, у него их там уже склад. Государство не обеднеет».

Финалы бывали разные. Вечную улыбку узнику подарил сам вседержавец, единственный раз в жизни по-настоящему испугавшись впоследствии. Тогда он ещё позволял себе входить в клетку, в очередной раз распоясавшийся братец получил скипетром в ухо. Бедняга провалялся около месяца, выкарабкавшись с того света к радости монарха. Врачей струсивший государь не звал, больному пришлось заботиться о себе самому, с того момента уголки губ не опускались.

Как-то император подкинул брату кинжал, ожидая, что тот отомстит за недавние унижения. Дураков не нашлось. В другой раз кесарь лично готовил заговор против самого себя с целью освобождения трона от узурпатора и вызволения законного правителя. Провал. Никто из серьёзных людей государства не поверил, что предыдущий хозяин дворца жив. И статуя в память его, обхоженная голубями, уже лет пять стоит на одной из площадей. А младшенькому все это время предстояло расплачиваться за грехи своей юности головой, увенчанной короной, кистью, сжимающей проклятый скипетр, и задом, восседающем на многовековом троне.

Император поднялся по лестнице в коридор, начиная ощущать зуд в кончиках пальцев. «Сейчас начнётся. Лучше бы это была подагра. Хоть лекарю пожаловаться бы…»

А вот статуи предков: украшают парадную галерею по пути к тронному залу. Толстые, бородатые, вся стать при них. Грозные люди, корни нашей державы. Деды и прадеды, тётки и бабки. Трон империи всегда был смочен кровью, и представить смену власти без ножа было просто невозможно. Такова вершина айсберга, а теперь последует спуск к его основанию.

Повелитель замер в очередной галерее, высунувшись в широкий оконный проём. Внизу, сразу за зелёным, редкостной красоты садом начинались городские кварталы. Никакой стены испокон веков. Не было нужды огораживать дворец от народа, жители столицы носили императоров на руках. Ну конечно, где ж ещё им сыскать такую власть, мягкую и любящую, как мать, жёсткую и справедливую, как отец. Всемогущую, как бог…

Навстречу императору шагали кухарки, бодрая орава, от 18 до 60 лет. Остановились, склонившись в почтительном поклоне, задержался и государь.

— Как вам живётся в моей стране, горожанки?

— Превосходно, вашей милостью во благах купаемся, — ответила выступившая вперёд старуха. — Всё благодаря трудам вашим!

Император отвернулся и двинулся дальше. Как же права, сама не зная того, эта кухарка… Ей такие труды и не снились.

Был и такой разговор с братом:

— Ну как там твой сынишка? Подрастает? — поинтересовался сиделец, лениво поднимая глаза. — Тянет уже ручки к папиной короне?

— Он ещё маленький, — хрипло ответил император. На дворе стояла зима.

— Эх, были и мы когда-то такие маленькие… Рано или поздно он подрастёт и убьёт тебя. Ты это понимаешь?

— Да, и жду этого. От тебя же не дождёшься. Мой мальчик сменит меня, и я, наконец, отдохну.

Сын свергает отца. Жена — мужа. Племянники — своих тётушек и дядюшек. Многовековая традиция империи, нарушившаяся лишь раз. А началось всё с того, что у очередного монарха родились близнецы. Старший, поспевший раньше на 17 минут, с детства знал, что трон будет принадлежать ему. Младший в мечтах рисовал себя на костяном стуле. И вот нынешний житель тёмной клетки, достигнув 20 лет, не смог далее бороться с зудом в пальцах, с манией власти, врождённой болезнью их династии.

«Отец пал на колени, склонив седеющую голову перед победителем. Одна рука родителя сжимала пронзённый клинком живот, вторая упорно держалась за скипетр — позолоченный резной жезл, символ Императорского Дома. Корона, никчёмная железка, катилась вниз по ступеням. Брат замахнулся мечом, в этот момент папа посмотрел на нас. В его усталых, окутанных синими мешками глазах мы прочли: «Спасибо, дети». Через мгновение голова восемнадцатого правителя династии последовала вслед за короной. Мы стояли вдвоём на вершине лестницы, ведущей к трону, молча смотря друг на друга. Вдвоём, так как смена власти — личное дело Дома. И ни народу, ни дворянам, тонущим во благах, нет никакого дела до того, кто владеет страной. Они делают вид, что искренне верят в смерть государя от простуды. Даже если несколько лакеев потом весь день отмывают пол от крови.

Очень странный вышел переворот. Братишка продержался меньше года, поняв, какое же это гиблое место — между короной и троном. Готов поклясться, это же чувствовали все монархи, рано или поздно ожидая только одного — когда смелый отпрыск дерзнёт. И я сейчас чувствую. Но старшенький не хотел, прощаясь со скипетром, отдавать и жизнь. Он нашёл выход, мерзавец».

Абсолютно одинаковые лица. Ничего удивительного, что идея поменяться родилась на свет. Нынешний император как раз решал сложную задачку, дилемму, хуже которой не придумаешь. Страшный зуд в пальцах, жажда власти, терзала его всё сильнее с каждым днём, но поднять руку на старшего… Это было невозможно! Брат дороже всего!

И вот вышеупомянутый сам предлага ет сесть на трон. Инсценировать смерть одного из них и с тех пор править по очереди, меняясь ежедневно. Обмануть родовое проклятие, успокаивая его раз в двое суток.

«Ну конечно! Этой улыбающейся свинье не было жаль никого, кроме себя. Передав мне скипетр и разыграв свою смерть посредством падения с лошади, он попытался сбежать той же ночью. Я успел. Не знаю, как, не хочу вспоминать, но уже утром негодяй сидел в клетке той комнаты. Игровой нашего детства. И все подданные, помимо нас, верили, что один из