Она передёргивает плечами, но не отмахивается от моих слов, а будто чувствует себя не в своей тарелке. Словно тоже не хочет здесь быть.

– Не знаю, – признаётся она наконец. – Просто пришла, вот и всё.

– Глупости. Это не ответ.

Я отхлёбываю кофе. Тот уже остыл. С панини я разделался ещё квартал назад.

– Ты сам не ответил.

– Ну, наверное, просто не сиделось дома.

– И мне.

Несколько мгновений мы стоим в молчании. Никто не проезжает по дороге за спиной, никто не въезжает навестить умерших. Такое чувство, будто мы одни в целом мире. Будто остального мира больше не существует. Только кладбище, которое притягивает нас непонятно почему.

Я бросаю взгляд на Эйприл. Присматриваюсь: под глазами тёмные круги, на смуглых щеках ни кровинки. Она выглядит так, словно заболела.

Впрочем, я тоже.

Как и Андре. Как и Дешон.

Что, чёрт возьми, происходит?

– Почему ты пришёл сюда в пятницу? Тебе же не прислали записку, – спрашивает Эйприл.

Я качаю головой.

– Нет, не прислали. Просто за компанию с Дешоном. Он… ему несладко приходится в школе. Вот я и решил поддержать друга, думал, кто-то решил его разыграть, посмеяться… понимаешь?

Эйприл кивает, не отводя глаз от могил.

– Ты мог в это не ввязываться, – шепчет она себе под нос.

– Что?

– М-м… – Тряхнув головой, она поворачивается ко мне.

У меня вибрирует телефон. Снова Андре. Приглашает попить кофе после школы.

– У тебя есть его номер? – глянув на мой экран, спрашивает Эйприл.

– Да. – Я засовываю телефон обратно в карман и внезапно нащупываю листок бумаги. Наверное, чек из кафе. – Пересеклись с ним недавно. А что? – Судя по её взгляду, я ляпнул что-то не то.

– Да нет, ничего, – отвечает она.

– А мне кажется, за твоим вопросом что-то стояло.

– Ничего не стояло. Просто мы с ним сейчас не разговариваем, ясно?

– Это как-то связано с той ночью на кладбище?

Сам не знаю, почему спросил.

– У тебя были кошмары? – спрашивает она вдруг как-то жалобно.

– Нет, – поспешно отвечаю я. – А что?

Она бросает на меня взгляд, который заставляет меня пожалеть о своей лжи. Эйприл выглядит как утопающая посреди моря.

– Да так, ничего. – Она зябко кутается в пальто. – Ладно, я домой, замёрзла совсем. Не скучай тут среди надгробий.

Я провожаю её взглядом. Надо бы окликнуть… признаться, что соврал о кошмарах. Признаться, что пришёл тогда на кладбище не только из-за Дешона, что меня будто тянуло. Я должен был прийти.

Но я ничего не говорю, а лишь стискиваю телефон.

Тот вибрирует снова. Андре!

И вдруг я чувствую, как что-то скользит по пальцам. Что-то живое! В моём кармане!

Я взвизгиваю.

Выдёргиваю руку.

И наружу выползает змея!

Длинная, тонкая, с зелёными полосками, похожая на холодную скользкую спагеттину. Она падает на землю, и я отскакиваю. Клянусь, она поднимает голову и смотрит на меня! Будто знает, что я боюсь. Будто знает, что её тут не должно быть.

Затем она зигзагами уползает в траву, но оставляет листок бумаги, который я вначале принял за чек из кафе.

Только это не чек, а записка на оранжевой бумаге. Похожая на ту, что получил Дешон. Сегодня утром в кармане её точно не было!

Я долго смотрю на неё. Наконец, когда понимаю, что змея давно уползла, наклоняюсь и поднимаю записку дрожащими пальцами. На обороте чёрным цветом накорябано:

Я з-з-знаю, что ты приш-ш-шёл бы на кладбищ-щ-ще.

Тебе не убеж-ж-жать от с-с-с-страха,

с-с которым ты ж-живёш-ш-шь,

и не убеж-ж-жать от меня!

Эйприл

Фредди с мамой, наверное, ещё в городке по делам, потому что я застаю наш дом совершенно пустым. Ни единой живой души и ни капли тепла. Конечно, мама осенью почти не топит: экономит на счетах за электричество, – но сегодня холоднее обычного. Даже холоднее, чем снаружи. Переступаю порог и будто попадаю в морозильную камеру. Очень тёмную и очень тихую.

Внезапно приходит мысль: «А может, возвращаться не стоило?»

Пусть общество Кайла меня раздражало, вдвоём как-никак безопаснее. А не набрать ли Андре?

– Возьми себя в руки, – шепчу я. – Не смей звонить ему только потому, что средь бела дня испугалась родных стен.

Надо сказать, после этих слов мне сразу становится лучше. Не то чтобы сильно, но становится. Пусть я не знаю, что происходит, но не собираюсь бежать из собственного дома в страхе. И не собираюсь раскисать и звонить Андре с просьбой составить компанию. Я всё ещё на него зла и не успокоюсь, пока он не извинится… или хотя бы скажет, что верит мне целиком и полностью.

Я иду в кухню, наливаю стакан апельсинового сока, и тут раздаётся звук.

Какой-то скрип. И шаги. Прямо у меня над головой. То есть…

Звук исходит

из

моей

спальни!

Я застываю и обращаюсь в слух.

Может, просто показалось? Просто скрипит дом? Он ведь старый, а со старыми домами так бывает.

СКРИ-ИП!

Я роняю стакан, и он разбивается о стол, забрызгивая всё вокруг оранжевым соком.

Что же делать?

Я тянусь за сотовым.

Позвонить маме? Или всё-таки Андре? Или копам?

В доме кто-то есть. Более того, этот кто-то у меня в комнате!

– Эйприл?

Страха как не бывало. Голос мне знаком.

– Фредди? – отзываюсь я.

Что брат делает дома без мамы? И что он забыл у меня в спальне? Я смотрю на разлитый апельсиновый сок и осколки стекла. Нужно убрать, пока не вернулась мама и не поранился Фредди.

Внезапно брат окликает снова:

– Эйприл, ты где?

– Внизу, дружок!

– Эйприл?

Голос у него испуганный. Может, ушибся, пока играл?

– Уже иду!

Я взбегаю по лестнице.

Где же мама? И что так напугало Фредди?

Как только добираюсь до своей комнаты, все мысли вылетают из головы.

Брата в ней нет.

– Фредди? – Я оглядываюсь.

Вот моя неубранная постель. Вот гора одеял, на которых Андре спал вчера ночью. Вот запертая дверь чулана.