– А вы, мадам, что здесь делаете? Кто вас уполномочил здесь хозяйничать?

«Ишь, как выражается! – восхитилась Надежда. – Не иначе, в прежней жизни был человеком умственного труда!»

Тут бомж снова выкрикнул:

– Таня! Татьяна!

Позади него послышалась какая-то возня, и у ног бомжа появилась большая, лохматая и грязная собака. По ее внешнему виду можно было предположить, что среди предков этой собаки были эрдельтерьер и ньюфаундленд.

– Вот, Татьяна, смотри – конкурент у нас! Раньше нас, видите ли, на месте оказалась!

Собака зарычала. Тихо и осторожно, как будто прислушиваясь. Так умелый водитель прислушивается к мотору своей машины после ремонта.

– Да что вы такое говорите! – забормотала Надежда, опасливо косясь на Татьяну. – Какой я вам конкурент?

Собака подняла верхнюю губу и показала внушительные клыки, после чего зарычала грозно.

– Обыкновенный конкурент! – перебил ее бомж. – Я, конечно, понимаю, что конкуренция – двигатель прогресса, и в этом смысле она необходима и обоснована, но в данном конкретном случае я имею законное конкурентное преимущество, поскольку владею монополией на местный рынок…

– Вы, случайно, не политэкономию преподавали? – спросила Надежда, вспомнив студенческие годы.

– Точно, политэкономию. – Бомж внимательно взглянул на Надежду. – А еще марксистско-ленинскую этику и эстетику… Что-то мне ваше лицо смутно знакомо… Вы, случайно, на третьем курсе мне зачет не пересдавали?

– Чего не было, того не было, я всегда все зачеты с первого раза получала!

– Ну, значит, просто похожи… Татьяна, отбой тревоги – это свои люди…

Собака рычать перестала, но смотрела с недоверием и клыки не убрала.

– Тем более что здесь вообще нечем поживиться – все, что я нашла, это три пачки чипсов, – поторопилась добавить Надежда.

– Чипсы? – с интересом переспросил бомж. – А какие чипсы?

– С луком, с грибами и со сметаной… могу поделиться! – спохватилась Надежда.

– Нам с Татьяной, если можно, с грибами!

– Хорошо. Со сметаной я уже почти съела. Могу вам уступить и с луком – не хочу, чтобы от меня пахло…

Надежда взглянула на бомжа и подумала, что последняя фраза была не слишком уместной. Но он, кажется, не обиделся.

Новые знакомые принялись за чипсы. Татьяна тоже хрустела своей порцией. Надежда решилась задать вопрос. Не то чтобы ей было интересно, просто так, для разговора:

– Как же вас так угораздило – из институтских преподавателей в бомжи?

– Обыкновенная история! – вздохнул мужчина. – Маркс был чертовски прав!

– Маркс? При чем здесь Маркс?

– Маркс сказал, что бытие определяет сознание! Или, проще говоря, все в нашей жизни определяется исключительно экономическими причинами. Вы согласны?

– Ну… вообще…

– Вот именно, вообще. Значит, я преподавал свой предмет, жил с мамой в отдельной двухкомнатной квартире. И хоть денег получал достаточно, поскольку диссертацию успел защитить до того, как начались все эти безобразия с перестройкой, сами понимаете, в двухкомнатной квартире две женщины никак не уживутся. Мама была очень против того, чтобы я женился. Да я и сам не очень хотел. Так и жили, а потом мама умерла. Ну, я погоревал, как положено, сколько-то там времени, а потом огляделся и увидел, что живу в совершенном свинарнике.

– Привыкли у мамы-то на всем готовом…

– Точно. А тут кошмар полный. Желудок стал болеть от скверной пищи, грипп в метро подхватил – воды подать некому. От пыли кашлять начал, от грязи прыщи по всему телу пошли. И тогда задумал я жениться. Говорю же: Маркс прав, бытие определяет сознание. Или по-другому: базис определяет надстройку. Ну, огляделся по сторонам, и кого я увидел? Только таких же, как я, преподов. Молодых-то у нас тогда не осталось, все поувольнялись, потому как платить стали меньше. А кто постарше, те либо семьей обремененные, либо уж такие груши перезрелые, что и смотреть противно. Те, кого в свое время никто сорвать не захотел. Но и те от меня нос воротили, как вон Татьяна от дохлой крысы.

Надежда невольно подумала, что понимает тех преподавательниц, поскольку ее новый знакомый женихом был незавидным – немолодой, неухоженный и бедный, квартира хоть и была, но, как он сам признался, запущенная донельзя.

– Ну, – продолжал бомж, отбросив пустой пакет из-под чипсов, – совсем я приуныл. Тут как раз сессия подошла, стал я зачеты принимать, тут и приметил студенточку одну. Так, из себя ничего особенного, откуда-то она была из провинции, вида такого здорового – глаза блестят, румянец во всю щеку. Однако я точно знал, что на лекции мои она не ходила, я бы ее непременно заметил. Ну, конечно, по предмету знать ничего не знает, зачет я ей не поставил. Она снова приходит, просит слезно, дескать, если не получит зачет – к сессии не допустят, а там и вылететь можно. Ну, я же не могу вот просто так за здорово живешь зачет ей поставить, и приходить из-за нее одной мне вроде как не с руки.

«Да ты, приятель, еще и вредным был преподавателем», – подумала Надежда.

– Она сама предложила домой ко мне прийти, – продолжал бомж. – Ну, я и согласился. Она, как увидела берлогу мою, так руками всплеснула и давай порядок немедленно наводить, потом обед приготовила. Ну, зачет я, конечно, поставил. На следующий день она опять приходит, вроде как накануне у меня сумочку забыла. Снова полный обед из трех блюд, потом белье постирала, на следующий день пришла гладить. А потом уж как-то припозднилась, ну и…

– Понятно…

– Ага, я так подумал: девка справная, молодая, здоровая, работа по дому в ее руках так и горит, а что из провинции – так, может, оно и лучше, неизбалованная, без претензий особенных. Ну, расписались мы, она ко мне переехала. Поначалу-то все хорошо было, а потом приехала из провинции ее тетка. Затем – теткин муж, потом – брат двоюродный, затем – еще один брат. И все у нас остановились. Причем братья совершенно на мою Татьяну непохожи, она светлая такая, белобрысая, можно сказать, а братья – черные, смуглые. Жена говорит, мол, бабка у нас цыганка была, вот они в нее и уродились. В квартире тесно стало, живем с женой в углу, занавеской отгородились, на диване тетка с мужем, а братья в другой комнате. Они там какой-то коммерцией занялись, так что всю комнату тюками да коробками загородили, только по стеночке протиснуться можно. Жена им помогает, институт бросила – ни к чему, говорит, мне высшее образование, толку от него никакого. А у нас на кафедре тем временем сокращения прошли, предметы наши отменили. И что делать? Кто-то переквалифицировался, вместо политэкономии историю религии стал читать, одна дама – вообще искусствоведение. Вот скажите, за каким чертом искусствоведение студентам технического вуза?

– Ну, политэкономия им тоже не очень нужна, а сколько лет ее долбили, – вздохнула Надежда.

– Открыли, конечно, экономический факультет. Только экономика социализма там тоже не нужна оказалась, а чего другого я и знать не знаю, – вздохнул в свою очередь бомж. – Так что выперли меня с кафедры. Дома жена покрикивает – дескать, ничего не делаешь, кормить тебя задаром не нанималась. Я и устроился грузчиком в магазин на углу – больше-то никуда не брали. А там, конечно, атмосфера та еще, хозяин каждый вечер платит не деньгами, а бутылкой. Ну и пристрастился я понемногу к этому делу. А потом как-то грузили мы туши свиные, и попало мне по голове. Черепно-мозговая травма.