сейчас у меня нет ничего кроме пустоты. Я словно в белой комнате какой-нибудь психиатрической больницы. Все ее стены и потолок обтянуты белым кож. замом, всё поделено на квадратики с круглой пуговицей в центре. Есть маленькое окно, но до него не достать, а за ним только бордовая кирпичная стена. И вот я сижу в этой комнате без чувств, без радостей, без надежд. Я не знаю когда и как я сюда попала и сколько пробуду ещё здесь.

Она закрыла лицо руками и расплакалась.

Последние месяцы пребывания взаперти были особенно тяжелы.

10

Через неделю Эстер исполнилось тридцать четыре. Я предложила ей позвать свою новую знакомую, живущую со мной в одном доме, но она отказалась, сказав, что совсем не хочет праздновать. Я снова испекла бисквитный торт с клубничным кремом, купила небольшой весенний букет в цветочной лавке и бутылку белого вина в специализированном магазине.

По словам Эстер, жизнь у нее поменялась как раз в день ее тридцатилетия. Проснувшись в тот день позже обычного и пролежав какое-то время глядя на черный потолок, она вдруг отчетливо поняла, что пришло время жить по своим собственным правилам.

– Я почувствовала каждой клеточной своего тела, что больше не могу и не хочу жить как раньше. Как звучит известная фраза: я уже слишком стара для этого дерьма. Слышала ее?

Я молча кивнула.

Я стара для навязанного чувства вины и стыда. Стара для неудобности и беспочвенного угрызения совести. Я еще для лицемерия и лжи. Жизнь слишком коротка и смерть не за горами.

Ты же знаешь, да, что сейчас все дружно начнут кричать, давясь возмущением. Заклеймят тебя эгоисткой и пригрозят упрятать в реабилитационный центр – сказала я совершенно серьезно, опасаясь, что нас могут услышать.

Да я знаю, но происходит это не по моему заказу, понимаешь?! – она торжественно держала бокал белого вина – 30 лет как совершеннолетие во взрослой жизни. Как будто мне свыше выдали лицензию, выслали заказным письмом и доставили утром в день рождения. Не знаю, как это у них это получилось, но пришло оно без опозданий. У некоторых правда письма теряются по дороге, а другие выбрасывают их со стопкой рекламы. Так или иначе, все они продолжают жить своей жизнью. А счастливая жизнь у них или нет – это уже не мое собачье дело!

Я не стала комментировать ее слова, переживая что на нас могу донести, но и не стала перебивать – это был день ее рождения. Пересев в кресло у окна, я закурила.

11

Спустя час, проведенный в аптеке, перечитав все этикетки и составы, я наконец-то купила кофе и шампунь. В прошлый раз Эстер жаловалась, что от прежнего шампуня у неё высохла кожа, и мне захотелось ей сделать приятное.

Шагая по улице с двумя бутылками красного вина, кофе и шампунем, я задумалась. Интересно почему в последнее время события шестимесячной давности становятся для меня «историями не из моей жизни».

Мне всегда казалось, что моё детство и отрочество были прошлой жизнью. Нет не так, они были чьей-то жизнью, но уж точно не моей. Как если бы я посмотрела фильм из далеких девяностых, с отличной игрой актёров, но отвратительно написанным сценарием.

Со временем я стала замечать, что события трехлетней давности стали мне казаться чем-то далеким словно сон. Нет, не нереальным как детство, а скорее чем-то «что случилось очень давно» и может быть не со мной. Как будто какой-то отрезок пути сначала тебя долго не отпускал, а потом взял и стрельнул тобой из рогатки. Вроде и люди меня окружают все те же, но ощущения «сна» и «просмотра фильма» не покидает. Вот еще недавно я вышла из реабилитационного центра, а кажется, что это было не со мной. Но самое невыносимое, это то, что близкие мне люди тоже стали казаться героями фильмов, просмотренных когда-то за ужином. Те люди, которых не хочется забывать, которых хочется помнить и любить. Те, которые были частью тебя и несмотря на то, что ушли в мир иной, остаются его частью. Ты их помнишь и любишь, но каждый раз, из года в год, говоря о них или просто упоминая вскользь, тебе кажется «что эта история не про тебя». Мозг, услышав их имя никак на это не реагирует. Нет тех эмоций, того тепла, но нет и боли, и тоски. Словно кто-то стер ластиком неправильно решённое уравнение из твоей тетрадки детства. И теперь этот образ близкого человека живёт где-то далеко – один – в самой далёкой комнате, запертой на ключ.

12

Я снова предложила прогуляться, она согласилась. Мне нужно было сказать о своём скором отъезде, но я никак не могла подобрать нужные слова. В городе наконец была весна и все было покрыто густым слоем молодой травы. Земля была усыпана одуванчиками, которые грелись, подставив солнцу свои желтые головы. А ведь еще совсем недавно, на это месте росли подснежники, подумала я.

С каждым часом количество народу в парке увеличивалось и вокруг то и дело проносились школьники, сбивая нас с ног. Мы гуляли молча почти целый час. Она знала, что меня что-то гложет, но не задавала вопросов. Не то чтобы она не интересовалась или была равнодушна, она просто знала, когда можно спросить о чем то, а когда нет. Многие вещи мы никогда не обсуждали не потому, что их не было в нашей жизни, а потому что даже в самой близкой дружбе есть личное.

Я хочу, чтобы ты знала одну вещь, – сказала Эстер, смотря в след пробежавшему мимо мальчугану. – Ты была моим спасательным кругом, брошенным мне в этом огромном океане жизни взаперти. Ты спасла меня. – Она остановилась, переложила сумку на право плечо, посмотрела по сторонам и взяла меня под руку.

Теперь я все время буду представлять себя спасителем или лекарем, навещавшим неизлечимого больного, – смущенно ответила я, сомневаясь в уместности своего сравнения.

Эстер ничего не ответила, и мы продолжили нашу прогулку. Она думала, что я помогаю ей освобождаться от страшных мыслей, живущих у нее в голове. Она верила, что я оберегаю ее от внешнего мира. Но на самом деле, это она спасала меня, при каждой нашей встрече, при каждом моем походе к ней в гости. Она, в отличие от меня, не сталкивалась ежедневно с окружающим миром полным хаоса и лицемерия. Она была изолирована, и соответственно ей было легче. С каждым годом мне становилось