— Прекратите давить, оба! Мне нельзя нервничать, а вы только этим и занимаетесь.

— Крис, малышка, успокойся, — Игорь меняет тактику и тон, стоит очень близко, аромат смородины кружит голову, хочу расслабиться, но ушедшие в спячку мотыльки начинают трепыхать крыльями, а прошлое возвращается вновь.

— С вами это невозможно.

— Кто это был?

— Сосед.

— Это у тебя с ним роман?

Смотрю в зеленые глаза Игоря, в них ревность и гнев. Ответить «да», послать их к черту? Не могу, язык не поворачивается. А вдруг на самом деле уйдут? И я их больше никогда не увижу, и ребенок не узнает своих дерганных таких неидеальных папаш.

А если останутся, то мои нервы могут не выдержать второго расставания, что уже было.

— Зачем вы вернулись? Вас ищут, меня задолбали расспросами всякие дядьки в погонах.

— Кристина, ответь.

— Гром, отстань, надо уходить, Крис, собирайся.

Стою в полном шоке.

— Вы ничего не перепутали? Я похожа на кошку, которую можно закинуть в переноску и куда-то увезти?

— Жаль, у нас переноски такой нет, но Гром знает другие методы.

— Артём, ты больной?

— Конечно, больной, как увидел первый раз тебя и заболел, давай, Крис, времени нет, и так слишком долго тут светимся, но уже уйти одни не сможем.

— Почему?

А вот теперь они рядом оба, становится душно, жадно рассматриваю каждого, пытаясь запомнить все до мелочей. Так было уже: они уходили, а я просила не делать этого, не смогу и сейчас отпустить, хоть и гоню.

Артём не отвечает, а я так хочу услышать всего несколько самых нужных слов, которые решат все.

— Птичка, пожалуйста.

Совсем не это хочу слышать.

— Я не могу, я не одна.

— Считай, уже одна и едешь с нами.

— Ты снова командуешь? Я похожа на солдата? Так, все, сейчас вы от меня отстанете, я устала, хочу переодеться, умыться и лечь спать. Чем будете заниматься вы, мне неинтересно. Я, на минуточку, беременная, и мне, то есть нам, нужен отдых.

— Тогда и мы остаемся.

— С чего это? Кто-то совсем недавно шептал и говорил о прослушке, а потом собирался уходить.

— Да уже пофиг. Если группа захвата выломает дверь, ты сильно не пугайся, — Громов шутит, больше не убивает взглядом, рассматривая одежду Семёна в прихожей. — Что-то сильно худой у тебя мужик и молодой, одни футболки яркие.

— Откормлю. Через пару лет будет такой же конь, как ты.

Прохожу мимо, закрыв дверь в спальне, надо успокоиться, переодеться, может, даже принять душ.

— Не лезь, Игорь, дай девочке побыть одной.

— Но я хочу знать, чей это ребенок.

— Она скажет, дай успокоиться.

— Шульгин, я сейчас, сука, тут все готов разнести, мы едем с другого конца земного шарика к своей девочке, сука, член стоит колом три дня, а она не пойми от кого беременна. Это, блядь, как понимать?

— Иди смочи головку водой, не рассказывай мне о своем стояке.

Улыбаюсь, прислонившись к двери, слушая этот диалог. Громов неподражаем в своем нетерпении и откровенности на уровне пошлости, за это и люблю его, паразита. Артём рассудителен, но опасен до мурашек, до возбуждения в предвкушении невероятного.

— Гена-то откуда взялся и эта бутылка? Мы не успели приехать, и только одни вопросы, на которые она не отвечает.

— Это называется женская обида, так бывает, привыкай. Что бы ты ни сделал, всегда будешь виноват.

— Это с хера ли?

— Женщины.

— Ты откуда знаешь?

— Сериал один смотрел.

Сняла платье и кружевное белье, кинула вещи на кресло, уже по привычке надела мужскую широкую футболку и простые хлопчатобумажные трусики. Собрав волосы, выглянула в коридор, со стороны кухни был слышен голос Артёма, на цыпочках прошла до ванной.

Включив воду, долго умывалась, постоянно ожидая вторжения, но его не случилось.

Так, главное — не волноваться и не давать слабину, я не собираюсь позволять этим мужикам многое. Тоже мне, альфа-мать их самцы, явились и качают права. Они снова решили поиграть и свалить? Я бы, может, конечно, не против, показав свою бестолковость, думая местом между ног, но те времена уже прошли.

Не переживай, малыш, все будет хорошо, мамулька справится со всеми драконами сама, главное — правильно выбрать команды.

Открыла дверь, испуганно попятилась назад, потому что прямо за ней стоял Громов.

— Ты напугал меня.

Молчит, смотрит и сопит, а у меня пальцы покалывает от того, как я хочу провести ими по его лицу, сильно отросшей щетине и татуировке Зевса, что мечет молнии с небес, на его груди. Рубашка расстегнута, кожа загорелая, скотина такая, в Испании наверняка на солнышке грелся.

— Снова будут глупые вопросы? Я устал от них и от вас.

— Они неглупые.

— Глупые, потому что ты не можешь подумать, а сразу делаешь выводы.

— Я делал выводы по твоим словам.

Вздыхаю.

Господи, малыш, у тебя очень трудный папашка, не знаю, как с ним общаться дальше, сил никаких не осталось.

— Отойди, я иду спать.

— Я тоже.

— Ты тоже идешь спать куда угодно, но не со мной. И диван не занимать, скоро вернется Семён.

— Какой, на хер, Семён? Крис я ни хуя не понимаю, ты специально это все?

— Надо больно.

Взгляд зеленых глаз скользит по лицу, шее, животу, задерживается на нем. Грудь мужчины вздымается, кулаки сжаты. Что это — ревность или задетое самолюбие? Не хочу гадать, потому что сейчас он думает только о себе, как ему якобы тяжело и как он бедолага ничего не понимает.

— Дай пройти.

Игорь с неохотой отходит в сторону, задевает рукой, пытаясь удержать.

— И не трогай меня.

Молчит, ведет подбородком, но отпускает, скрипя зубами. А мне так обидно и больно снова. Никто из них не спросил, как я жила, что со мной было, как я себя чувствую, тяжело ли мне.

Они оба волнуются о себе, задают вопросы, подозревают, хотят услышать ответы, а потом, сказав что-то обидное, свалят в закат, точнее, в рассвет.

Никто не подумал, что это их ребенок, что противозачаточные не стопроцентная гарантия и забеременеть можно легко.

Хлопнула дверью своей комнаты, жаль, нет замка, так бы закрылась. Выключила свет, легла под одеяло, тяжело вздохнула, снова погладила животик.