Однако, очень скоро я обнаруживаю, что Лео «рукастый парень» не только в постели. У дверцы духовки оказывается сломанным крючок-держатель. В тот же вечер мой сосед по постели, получив свою порцию секса, два часа ищет крючки в сети. Потом утром просит меня заглянуть за плиту и посмотреть, не указан ли на ней номер модели. За ней он не указан, но я уже нашла на кухне картонную коробку с документацией ко всей древней технике в этом доме. Крючок нам обошёлся в сто двадцать долларов, и, хотя новая такая же точно плита стоит триста баксов, Лео ремонтирует старую и презентует мне её, сияя.

– Работает! – заявляет с гордостью. – Что? Даже не улыбнёшься?

Я выжимаю улыбку и решаю промолчать насчёт новой плиты. В конце концов, сто восемьдесят баксов тоже на дороге не валяются. Ну подумаешь, духовка такая грязная, что мне неделю её отмывать, и конфорки такие же, зато сэкономили.

– Супер. Ты не Бэтман. Ты Супер-мэн, так и знай! – хвалю его.

– Я Д`Артаньян!

– Господи, это что-то новенькое…

Он смеётся. А потом отмывает всю плиту – оказывается, есть химическое средство, которое справляется со всей грязью за тридцать минут, потом только сполоснуть нужно.

Ещё чуть позднее в душевой перестаёт капать кран, а в умывальнике появляется новый удобный смеситель. На третий день в нашей спальне из окна перестаёт сквозить, но пахнет свежим силиконом. А на седьмой все старые, грязные и местами ободранные дверцы шкафчиков на кухне заменены на новые белые.

– Лео, – начинаю издалека. – Это же наверняка дорого. А сколько мы тут будем жить – неизвестно.

– Я просто хочу, чтобы тебе здесь, как минимум, не было так неприятно. А стоило это недорого – дверцы я заказал по размерам, оставалось только приделать.

Только приделать.

Я улыбаюсь. Есть какое-то необъяснимое волшебство во всём, что делают руки мужчины. Особенно, если эти руки принадлежат тому, на кого ты смотришь по ночам и не можешь насмотреться, а он просто спит, потому что умотался за день таскаться по врачам, а вечером приводить развалины в порядок.

Мне хочется сказать ему: «Я счастлива быть везде, где есть ты и крыша над головой», но вместо этого говорю:

– Спасибо, Супер-мэн! Ты, как всегда, крут!

– Д`Артаньян.

– Окей, Д`Артаньян, – соглашаюсь со вздохом. – К понедельнику готов?

Теперь вздыхает он, совсем тяжко, и не отвечает. А в понедельник долгожданная операция, и пойдёт он на неё исключительно по той причине, что я не слезаю с него в прямом и переносном смысле.

Нельзя просто прийти на операцию – госпитализация начинается за сутки до неё – Лео будут готовить, опустим нюансы. Я привожу его в субботу, помогаю расположиться, а на ночь ухожу домой.

– Ты завтра придёшь? – спрашивает вдогонку голосом, а не своим обычным способом через сообщения.

– Завтра воскресенье, – напоминаю.

Хотя какая разница? Мы уже давным-давно не соблюдаем условия моего договора найма. И корпоративную этику злостно попираем каждую ночь.

– Работы у меня много, но я вечером приду. И в понедельник утром уже буду здесь – весь день. И до операции, и во время и после.

– Хорошо.

Довольный. Даже если он не улыбается, вернее, старается не улыбаться, я всё равно по глазам вижу, что доволен.

Иногда я смотрю на него и думаю: что, если бы его друзья нечаянно увидели его таким? Тот Лео, которого я наблюдала там, в Калифорнии, был совсем другим человеком. Даже губы у него там были тоньше и никогда бантиком, как сейчас – что уж говорить об остальном. Мне кажется, здесь он такой, какой есть на самом деле, а там играет какую-то роль.

В воскресенье мне весь день неспокойно. Я пишу Лео сообщение с вопросом, всё ли в порядке, и не получаю ответ. Бросаю дела и еду к нему, но не сама, а с гитарой – есть у меня одна идея.

По приезду обнаруживаю, что у Лео днём случился приступ, он потерял сознание, и медсёстрам пришлось его откачивать. Положительный момент в этом происшествии только один – наш доктор Адам Боуни, как раз, ещё не ушёл домой с дежурства и застал представление в полном разгаре. Его нахмуренный и сосредоточенный вид, с одной стороны, меня напугал, но с другой, обнадёжил – теперь он имеет полное представление о том, с чем имеет дело.

К моменту моего прихода Лео уже был в сознании в своём боксе.

– Что? Опять геройствовал? Что на этот раз? Решил ногами идти на промывание?

Увидев меня в проходе с гитарой в руках, Лео даже водой давится, которую до этого жадно тянул через трубочку из своей бутылки – вставать же ещё не может, даже приподниматься.

– Легче? – спрашиваю.

– Да.

Ни фига не легче, и это чётко написано морщинами на его лбу, ясно изложено заломами в уголках губ и глаз.

– Знаешь, девчонкой я мечтала научиться играть на гитаре, – сажусь рядом.

Лео выражает то ли неверие, то ли удивление вымученной улыбкой и чуть приподнятыми бровями – даже так, оказывается, можно.

– Да, мне очень хотелось. В то время, по-моему, ещё не было YouTube… или был, а я о его существовании понятия не имела, но, в общем, сделать это без занятий было невозможно. Но! У отца была гитара, и я немного научилась на ней бринькать.

– Бринкать?! – его брови взлетают ещё выше.

– БринЬкать.

– Я бы послушал.

– Так я и думала, поэтому принесла её, – киваю на гитару. – Давно уже это планировала, но всё как-то… в общем, ничего особенного не жди.

– Прости, но от тебя именно особенное и надо ждать!

И вот, ей Богу, если бы не его скомканное от боли лицо, то он, наверное, сейчас бы мне подмигнул. А может, и подмигнул, но разве разберёшь, когда он так перекошен?

Roo Panes – Lullaby Love

– Вначале вступление, – объявляю.

Нахожу в телефоне нужное и читаю:

– Видео Ру Пэйнс – Колыбельная любви. Пользователь Джулия Маккалистер оставила три года назад такой комментарий.

Я на секунду останавливаюсь, чтобы проверить, как там Лео, и он весьма лучше – сквозь муку очень отчётливо проглядывает живой интерес.

– Мой парень всегда пел мне эту песню, когда я не могла уснуть. Месяц назад я спела её для него, и это было последним, что он услышал в своей жизни. Сегодня я слушаю её впервые с тех пор, как его не стало. Это так тяжело… Я знаю, что сейчас он с ангелами, но я так скучаю по нему! В самом конце он не мог держать свою гитару, и это было единственным, на что он жаловался. Не на химию, не на выпавшие волосы, не на боль и не на больничную еду, только на то, что его пальцам недостаточно сил, чтобы играть эти аккорды. Его самыми последними словами были: «Это только твоя любовь-колыбельная даёт мне силы держаться». Он попытался пропеть дальше, но не смог, поэтому я закончила песню за него. Мы также спели её на его похоронах. Я никогда не забуду ни одного слова, из того, что ты мне говорил, Тедди. Я скучаю по тебе. Я всегда буду скучать по тебе.