вашей улице живет часовщик Маршалл. Я дважды принимал роды у его жены и лечил его самого от брюшного тифа. Недавно с Принц-стрит убрали дренажную канаву. Так вот, после этого небольшого благоустройства владелец дома повысил стоимость аренды почти на сорок процентов. Пришлось выбирать: платить или съезжать.

— У жены часовщика все прошло успешно, сэр?

— Да, она прекрасно справилась. Ну все, все, успокойтесь!

Доктор вопросительно взглянул на потолок и поспешно поднялся обратно к роженице.

Мартовский вечер выдался холодным, поэтому Джейн разожгла камин. Однако ветер погнал дым вниз, и гостиная наполнилась едким запахом. Джонсон продрог до костей, но не столько от дурной погоды, сколько от дурных предчувствий. Он сел возле камина и протянул к огню тонкие белые руки. В десять Джейн принесла тарелку холодного мяса и накрыла стол к ужину, однако Джонсон не смог даже притронуться к еде. Но все же выпил стакан пива и почувствовал себя лучше. До предела напряженные нервы обострили слух, и сейчас он не пропускал ни единого доносившегося сверху звука. Один разок, пока пиво еще действовало, он даже осмелился на цыпочках подняться по лестнице с намереньем узнать, что происходит. Дверь спальни осталась на полдюйма приоткрытой, и сквозь щель он увидел чисто выбритое лицо доктора — более утомленное и встревоженное, чем прежде. Словно лунатик, Джонсон бросился вниз. Пытаясь отвлечься, он подошел к входной двери и стал смотреть на улицу. Магазины уже закрылись, а из паба вывалилась подпившая шумная компания. Джонсон постоял, пока гуляки не разошлись, и вернулся на свое место возле камина. В затуманенном мозгу возникли вопросы, которых раньше он никогда себе не задавал. Где справедливость? Чем провинилась его милая, ласковая маленькая жена и за что ей приходится так страдать? Почему природа настолько жестока? Он испугался собственных мыслей и вместе с тем удивился, почему до сих пор они никогда не появлялись.

Когда забрезжило утро, изможденный, дрожащий Роберт Джонсон все еще сидел возле камина в накинутом на плечи пальто, неподвижно смотрел на кучку серой золы и безнадежно ждал хотя бы небольшого облегчения. От долгой монотонности несчастья лицо стало белым, проступила испарина, а нервы напряглись до бессознательного состояния. Внезапно все чувства вновь ожили: он услышал, что дверь спальни открылась, и доктор начал неторопливо спускаться по лестнице. Педантичный и неэмоциональный в обычной жизни, сейчас Роберт Джонсон с трудом сдержал крик и бросился навстречу, чтобы узнать, закончилось ли мучение.

Однако одного взгляда на суровое, осунувшееся лицо доктора оказалось достаточно, чтобы понять, что хороших новостей нет. За последние несколько часов внешность доктора Майлса изменилась не меньше, чем внешность Джонсона. Волосы растрепались, лицо покраснело, на лбу выступили капли пота. Взгляд наполнился особой пронзительностью, а губы приняли воинственное выражение, свойственное человеку, долго и упорно боровшемуся с самым злостным врагом за самый ценный и желанный трофей. Однако в чертах читалась и печаль — признак возможной победы противника. Доктор тяжело опустился в кресло и опустил голову на руку, как будто окончательно лишился сил.

— Считаю своим долгом сообщить вам, мистер Джонсон, что случай чрезвычайно сложен. Сердце вашей жены оказалось недостаточно крепким: появились некоторые неблагоприятные симптомы. Поэтому если пожелаете пригласить еще одного специалиста, буду очень рад встретить любого, кого вы выберете.

Роберт до такой степени отупел от бессонной ночи и устрашающего известия, что не сразу понял, что именно доктор имеет в виду. Заметив недоумение, тот решил, что клиент подсчитывает расходы.

— Смит или Хейли приедут за пару гиней, — подсказал доктор Майлс. — Однако считаю, что лучше вызывать Притчарда с Сити-роуд.

— Да, конечно, вызовем лучшего! — воскликнул Джонсон.

— Притчард запросит гонорар в три гинеи. Но он самый опытный.

— Я готов отдать все, что имею. Лишь бы помог. Мне бежать за ним?

— Да. Только сначала загляните ко мне домой и попросите зеленую холщовую сумку. Ассистент ее даст. И еще скажите, что необходима микстура из одной части спирта, двух частей хлороформа и трех частей эфира. Для чистого хлороформа сердце вашей жены слишком слабо. А затем отправляйтесь к Притчарду и привезите его.

Джонсон несказанно обрадовался возможности заняться делом и в меру сил поддержать жену. Он бегом бросился на Бридпорт-плейс. Шаги гулко отдавались на пустынной мостовой, а большие темные полицейские с подозрением направляли на него свет фонарей. Два звонка срочного вызова разбудили ассистента. Сонный, полуодетый, он тотчас выдал закупоренную стеклянную бутылку и зеленую сумку, в которой при каждом движении что-то звякало. Джонсон засунул бутылку в карман, схватил сумку и, как можно плотнее надвинув шляпу, со всех ног побежал на Сити-роуд, где отыскал выгравированное белыми буквами на красном фоне имя доктора Притчарда. Он радостно запрыгнул на три ступеньки и услышал громкий звон. Обернулся и увидел, что бутылка выскочила из кармана и разбилась вдребезги.

В первый миг Джонсону показалось, что это рассыпалось на мелкие части тело жены. Однако бег немного освежил ум: он догадался, что дело поправимо, и принялся изо всех сил дергать шнур ночного звонка.

— В чем дело? — прозвучал рядом хриплый сердитый голос. Джонсон отпрянул и посмотрел на окна, но признаков жизни не заметил. Снова приблизился к звонку с намереньем потянуть шнур, но свирепый рык отбросил его от стены.

— Я не могу всю ночь стоять здесь на холоде, — возмущенно проворчал голос. — Или говорите, кто вы такой и что вам нужно, или закрою трубу.

Только сейчас Джонсон заметил в стене над звонком выход переговорного устройства и прокричал:

— Нужно, чтобы вы немедленно отправились со мной на роды. Вас вызывает доктор Майлс.

— Далеко? — осведомился раздраженный голос.

— Нью-Норд-роуд, Хокстон.

— Мой гонорар составляет три гинеи. Платить сразу всю сумму.

— Хорошо! — крикнул Джонсон. — Только возьмите с собой бутылку микстуры из спирта, хлороформа и эфира.

— Понял. Подождите немного!

Спустя пять минут дверь распахнул пожилой человек с суровым лицом и подернутыми сединой волосами. Вслед откуда-то из темноты донесся женский голос:

— Не забудь шарф, Джон.

В ответ доктор Притчард что-то сердито пробормотал через плечо.

Консультант был человеком, закаленным бесконечным трудом. Как замечали многие, потребности собственной растущей семьи заставляли его ставить коммерческую сторону профессии выше филантропической. Однако под суровой внешностью скрывалось доброе сердце.

— Сейчас побьем все рекорды по бегу, — заметил он, остановившись и тяжело дыша после пятиминутной попытки угнаться за Джонсоном. — Я бы шел быстрее, дорогой сэр, если бы мог. Вполне разделяю ваше беспокойство, но шагать в ногу с вами я не в состоянии.

Поэтому сгоравший от нетерпения Джонсон был вынужден сдержать пыл. Зато, оказавшись перед своим домом на Нью-Норд-роуд, бросился