Профессору Эйнсли Грею недавно исполнилось сорок три года — почти на двенадцать лет больше, чем сестре. Карьера его развивалась блестяще. К этому времени ученый уже успел завоевать превосходную репутацию как специалист по физиологии и зоологии в Эдинбургском, Кембриджском и Венском университетах.

Научный труд под названием «О мезодермальном происхождении двигательных нервных окончаний» обеспечил автору членство в Королевском обществе, а исследование «Природа батибия и ряд замечаний относительно кокколитов» было переведено по крайней мере на три европейских языка. Один из величайших ныне живущих ученых отозвался о нем как о наглядном воплощении всего лучшего в современной науке. Неудивительно, что, когда в торговом городе Берчспуле открывался медицинский университет, руководство кафедрой физиологии предложили именно мистеру Эйнсли Грею. Его ценили еще и потому, что университетская кафедра определенно была для него лишь очередной ступенькой карьерной лестницы, которую он сменит на более заметную научную позицию при первой же возможности.

Нельзя сказать, что внешне профессор очень отличался от сестры. Те же глаза, та же форма лица, тот же умный лоб. Губы, однако, были тверже, а длинный подбородок выглядел еще более острым и решительным. Просматривая письма, физиолог время от времени проводил по каждому двумя пальцами — большим и указательным.

— Что-то горничные не в меру расшумелись, — заметил профессор Эйнсли Грей, когда издалека донеслись женские голоса.

— Это Сара так громко разговаривает, — отозвалась сестра. — Непременно сделаю ей замечание.

Она передала брату чашку и, незаметно поглядывая на его суровое лицо сквозь полуопущенные веки, начала пить свой кофе.

— Первым великим шагом в истории развития человека, — продолжил профессор, — стало то, что благодаря появлению третьей лобной извилины он получил возможность говорить. Второй важнейший шаг заключался в обретении контроля над этой способностью. Эта женщина явно не доросла еще до второго уровня.

Говоря это, мистер Эйнсли Грей прикрыл глаза и выставил вперед подбородок. Однако, завершив тираду, мгновенно очень широко распахнул глаза и строго посмотрел на сестру.

— Я не болтлива, Джон, — отозвалась та.

— Нет, Ада. Должен констатировать, что во многих отношениях ты приближаешься к высшему, мужскому типу.

С видом человека, только что сделавшего тонкий комплимент, профессор склонился над сваренным всмятку яйцом, однако леди обиженно надулась и раздраженно пожала плечами.

— Сегодня ты задержался к завтраку, Джон, — заметила она после продолжительной паузы.

— Да, Ада, дурно спал. Видимо, из-за перенапряжения мыслительных центров произошел излишний прилив крови к мозгу. Я несколько переволновался.

Сестра взглянула изумленно. Умственные процессы профессора неизменно оставались столь же стабильными, как и привычки. Двенадцать лет непрерывного общения доказали, что брат существовал в невозмутимой, разреженной атмосфере научного спокойствия, паря в вышине и не снисходя до мелких тревог непритязательных умов.

— Ты удивлена, Ада, — проговорил Эйнсли Грей. — Вполне понимаю. Сам бы удивился, услышав, что настолько чувствителен к сосудам. Дело в том, что, если посмотреть глубже, все тревоги имеют сосудистое происхождение. Собираюсь жениться.

— Неужели на миссис О’Джеймс? — положив на тарелку ложечку для яйца, воскликнула Ада Грей.

— Дорогая, женская восприимчивость у тебя чрезвычайно развита. Речь идет именно о миссис О’Джеймс.

— Но ведь ты едва с ней знаком. Да и сами Эсдейлы плохо ее знают. Хотя она и гостит в поместье Линденс, но доводится им всего лишь знакомой. Не лучше ли для начала побеседовать с миссис Эсдейл, Джон?

— Не думаю, Ада, что миссис Эсдейл способна в какой-то степени повлиять на развитие событий. Я тщательно все обдумал. Научный ум медленно принимает решения, однако, придя к заключению, не склонен его изменять. Супружество — естественное состояние человечества. Тебе известно, что долгое время я был до такой степени занят академической и иной деятельностью, что не имел времени на решение личных вопросов. Теперь же обстоятельства изменились, а потому не вижу веских причин для отказа от представившейся возможности обрести подходящую спутницу жизни.

— Вы помолвлены?

— До этого дело пока не дошло, Ада. Вчера я отважился сообщить леди, что готов подчиниться общей судьбе человечества. Завтра навещу ее после утренней лекции и выясню, насколько мое предложение согласуется с ее намереньями. Но ты хмуришься, Ада!

Вздрогнув, сестра попыталась стереть с лица раздраженное выражение и даже пробормотала несколько поздравительных слов, однако взгляд брата стал отсутствующим: он явно не слушал.

— Поверь, Джон: я желаю тебе счастья, которого ты заслуживаешь. А если в какое-то мгновенье испытала легкую растерянность, то лишь оттого, что знаю, насколько высока ставка. К тому же твое решение так внезапно и неожиданно! — Тонкая белая рука коснулась черного креста на груди. — Существуют моменты, Джон, когда нам необходимо руководство свыше. Если бы я могла убедить тебя обратиться к духовному…

Пренебрежительным жестом профессор отверг предложение.

— Бесполезно возвращаться к этому вопросу. Мы не можем дискутировать на эту тему. Ты делаешь широкие предположения, которые я не могу подтвердить. Таким образом, я вынужден поставить под сомнение твои исходные положения. У нас нет общего фундамента.

Сестра вздохнула.

— Ты лишен веры, — проговорила она тихо.

— Я верю в те великие силы эволюции, которые ведут человечество к неведомой, но возвышенной цели.

— Ни во что ты не веришь.

— Напротив, дорогая Ада. Я верю в дифференцировку протоплазмы.

Сестра грустно покачала головой. Только в данном вопросе она осмеливалась оспаривать непогрешимость брата.

— Прекратим бесполезный разговор, — заключил профессор, складывая салфетку. — Но, если не ошибаюсь, в семье назревает вероятность еще одного матримониального события. Не так ли, Ада? Что скажешь?

С игривым блеском в маленьких глазах он многозначительно подмигнул сестре. Та сидела неподвижно и водила по узору на скатерти щипцами для сахара.

— Доктор Джеймс Макмурдо О’Брайен… — звучно начал профессор.

— О, Джон, ради бога, не надо! — воскликнула мисс Эйнсли Грей.

— Доктор Джеймс Макмурдо О’Брайен, — неумолимо продолжил брат, — человек, уже оставивший заметный след в современной науке. Он мой первый и самый выдающийся ученик. Уверяю тебя, Ада, что его работа «Заметки относительно желчного пигмента, в частности уробилина», возможно, со временем получит статус классической. Можно без преувеличения утверждать, что он совершил революцию во взглядах на уробилин.

Профессор умолк, но сестра сидела молча, склонив голову, с румянцем на щеках. Маленький эбонитовый крест на груди поднимался и опускался в такт участившемуся дыханию.

— Тебе известно, что доктор Джеймс Макмурдо О’Брайен получил приглашение возглавить кафедру физиологии в Мельбурне. Он провел в Австралии пять лет, перед ним открывается блестящее будущее. Сегодня он покидает нас и уезжает в Эдинбург, а через два месяца отправляется в Австралию, чтобы приступить к исполнению новых обязанностей. Чувства его тебе известны, и только от тебя зависит, предпримет ли он дальнее путешествие в одиночестве. Честно говоря, не