* * *

А немцы рассудили так: если они расстреляют всех шестерых, то в деревне, возможно, вспыхнет восстание. Накануне они прочли на лицах жителей Вланка нешуточный гнев. «А давайте-ка отпустим домой пятерых, – решили фрицы, – пусть народ поуспокоится. Но поскольку надо соблюсти правила, мы расстреляем бургомистра, которому всё равно давно уже нет веры. Тогда можно будет назначить другого главу деревни, более послушного, на наш собственный вкус». А то, что у нынешнего бургомистра есть семья, что его младшему сынишке всего шесть лет, что ребенку теперь придется расти без отца, – какое им до всего этого дело! Ведь идет война…

После похорон прошло около недели. Скупой на внешние проявления горя Михиль похудел, и глаза у него ввалились – или это только казалось, оттого что он еще крепче стиснул зубы? На лице у юноши появилось решительное выражение. Лишившись отца, он как-то сразу ощутил себя главой семьи, хотя старшей, разумеется, оставалась мама, да и Эрика родилась раньше него. Как ни странно, теперь Михиль боялся немцев намного меньше, чем раньше. Он решил делать всё, что в его силах, чтобы война поскорее кончилась и фрицы ее проиграли. Но действовать надо осмотрительно, не подвергая ничью жизнь опасности. Никаких нападений на солдат и покушений на их собственность. Это однозначно. Лишь помощь тем, кого враг разыскивает или преследует. И во что бы то ни стало спасти Джека – парень обязательно доживет до конца войны и вернется домой.

Итак, примерно через неделю после похорон отца Михиль снова отправился навестить Джека в его укрытии. Вход в убежище, как всегда, преградила молодая поросль, сквозь которую юноша пробрался со всей возможной осторожностью. Однако англичанин почему-то не встретил его у порога, где обычно сидел с пистолетом в левой руке, настороженно оглядываясь и прислушиваясь. Странно. Михиль не мог припомнить, чтобы Джек хоть раз за всё время не услышал его приближения, как бы тихо он ни старался ступать.

Михиль тихонько свистнул.

Ответа не последовало. В чём же дело? Неужели немцы всё-таки схватили Джека и устроили тут засаду, чтобы узнать, кто к нему ходит? Михиль с опаской заглянул внутрь убежища и испытал одновременно облегчение и гнев, увидев Джека с Эрикой, которые целовались, позабыв обо всём остальном мире.

– Что с тобой случилось? – нежно спрашивал Джек. – В последнее время ты такая бледная и грустная.

– Не обращай внимания, – пробормотала Эрика и добавила: – Не беспокойся! Ты такой… такой милый!

И они снова принялись самозабвенно целоваться.

– Кхе-кхе, – кашлянул Михиль. – Простите, что помешал!

Оба влюбленных разом вскочили на ноги.

– Первым делом осторожность, а потом уже на девушек заглядывайся, – серьезно заметил Михиль, точь-в-точь седой вояка, не раз нюхавший порох.

– Прости, Михиль, – улыбнулся Джек. – Понимаешь, I love[18] Эрика.

– Да уж вижу, – пробурчал Михиль. – Ну и сглупил я, конечно, приведя сюда сестру.

– Почему? Почему мне нельзя его любить? Что ты имеешь против Джека?

– Ничего я против него не имею, глупая. Просто не хочу, чтобы с нами случилось то же, что с нашим отцом.

– А что с ним произошло? – спросил Джек.

– На прошлой неделе его взяли в заложники и расстреляли, – заставив голос звучать спокойно, пояснил Михиль.

Джек содрогнулся.

– Расстреляли? На прошлой неделе? How terrible![19] Бедная моя девочка. Потому ты есть такая грустная!

И он снова прижал Эрику к себе, точнее, к своему здоровому левому боку.

Михиль был далеко не в восторге от происходящего, однако за свои шестнадцать лет успел достаточно насмотреться на влюбленные парочки, чтобы понимать: проще разорвать магдебургские полушария[20], чем запретить Эрике навещать английского пилота.

– Ладно, – строго сказал он, – но тогда уж изволь, пожалуйста, приносить Джеку еду.

Этого Эрика уже стерпеть не смогла.

– Ах ты сопляк! – разгневанно воскликнула она. – А ты, случаем, не забыл, что со старшей сестрой разговариваешь? Ты мне не начальник. Скорее, наоборот.

– Но вот за него ответственность несу я, – спокойно ответил Михиль.

– It is true, sweetheart[21], с тех пор как Дирка забрали, твой брат главный.

– Ладно, договоримся так, – решительно заявил Михиль. – Ты будешь приходить сюда два раза в неделю, а я – один. Но только пообещай быть осторожной… нет, поклянись делать всё в точности, как я сказал, – всякий раз заходить в лес в новом месте, в разное время и так далее.

– По-моему, ты преувеличиваешь. Ну да ладно, будь по-твоему.

– Good girl, – одобрил Джек, что означало «умница».

Михилю стало очевидно, что разговор исчерпан и он здесь лишний, а поскольку быть лишним он не любил, лег на живот и по-пластунски пополз прочь.

Было воскресенье. Ходоков стало совсем мало. Дорога выглядела странно пустой. Михиль молча сидел в эркере и смотрел на улицу. После того ужасного четверга они почти перестали дома разговаривать. Просто не хотелось. И только малыш Йохем по-прежнему болтал в свое удовольствие. Прислушавшись, Михиль различил тихий рокот моторов, который становился всё громче и громче. Вот они, бомбардировщики, летят с запада, чтобы сбросить свой смертельный груз на немецкие города.

– Отлично, – буркнул себе под нос Михиль. – Надеюсь, попадут в цель!

– Подумай о ни в чём не повинных женщинах и детях, – заговорила мама и вдруг смолкла. Видно, вспомнила, как они уже обсуждали это однажды, когда еще был жив отец. «Но начали-то немцы, – твердо заявил он тогда, – так что сами виноваты!» Что она сейчас чувствовала? Быть может, жажду мести, которая заглушила жалость к невинно страдающим женщинам и детям – немецким женщинам и детям? Трудно сказать.

– Смотрите! – воскликнул вдруг Михиль.

Они все припали к окну. Вдали, примерно в километре от них, на дороге показалась плотная толпа. Словно целый муравейник высыпал на улицу и медленно полз в их сторону. Идущие то и дело останавливались у заборов домов, из которых выходили местные жители. Что там происходит?