– Нравится. Только… все равно мне на работу быстрее попасть надо. Поедем, а? Я там срочный документ не доделала, на середине бросила. Меня там с собаками разыскивают, наверное.

– А что, кроме тебя, сделать некому?

– Нет, некому. Так уж получилось. Да и вообще, не могу я по-другому. Всегда маетность находит, когда на меня в чем-то надеются и ждут. Наверное, это комплекс такой.

– Ну что ж, как скажешь… Поехали.

Опять бесшумной тенью явился около стола официант, произнес почти интимно:

– На ваш счет записать, Павел Сергеевич?

Легкий кивок, полуулыбка. Пока он поднимался со стула, она уже успела вскочить, забросить на плечо сумку. Зря заторопилась, наверное. Нарушила правила достойного мадамского поведения. Но ведь и впрямь на работу надо!

– Значит, договорились насчет четырех дней? – схватил ее Павел за локоть, когда машина остановилась около здания-муравейника и она торопливо открыла дверь, собираясь выскочить.

– Да, договорились!

– А можно я буду тебе звонить? Ну, пока ты в раздумьях пребываешь?

– Звони…

Визгливый голосок Елены Эрастовны она услышала, еще и не зайдя в родную бухгалтерию. Понятно. Значит, разоряется уже по поводу ее отсутствия. Придется принять боевую стойку, что ж поделаешь…

– …Ну наконец-то вы соизволили посетить рабочее место, Смородина! И где вы были, интересно мне знать?

Так, надо выдержать паузу, пусть первая и самая опасная гневливость в пустоте побултыхается. Тем более ей, похоже, и впрямь интересно. Вон сколько злобного ревнивого любопытства в глазах. Наверняка Танька по всему офису уже разнесла, кто ее на обед пригласил.

– Позвольте мне пройти на свое рабочее место, Елена Эрастовна. Мне надо отчет доделать.

– Да? Вы вдруг о своих служебных обязанностях вспомнили? А если я сейчас по поводу вашего отсутствия комиссию организую? От вас же за версту алкоголем разит, Смородина!

– А от вас за версту табаком разит. Мне тоже неприятно. А комиссию… Что ж, организуйте, пожалуйста. Пусть меня немедленно от работы отстранят. Но в таком случае отчет вам придется самостоятельно делать. Без меня. Как, справитесь?

– Ну, знаете! Здесь я пока решаю, кто и чем должен в рабочее время заниматься! Заканчивайте с отчетом, и чтобы к вечеру он у меня на столе лежал в готовом виде! А там я уже решу, что мне с вами делать.

Развернувшись на высоких каблуках, она гордой цаплей прошествовала в свой начальственный закуток, оставив после себя разлившееся в пространстве чувство большой человеческой несправедливости. Такой большой, что захотелось поддать в него кулаком изо всей силы! Или чего другое сотворить, еще круче. Например, собрать со стола и сбросить на пол все отчетные бумаги – пусть потом собирает! А еще можно просто встать и уйти, хлопнув дверью, и больше никогда не видеть кукольного начальственного личика. Да мало ли чего можно! Раньше было совсем нельзя, а теперь…

А что, собственно, теперь? Чего это она так одухотворилась? Открывшимися возможностями, что ли? Или просто устала терпеливо сносить служебную несправедливость? Как там Павел сказал… Всё положенное для женской деловой жизни время она уже отработала? И даже с гаком? И через каких-то четыре дня…

Стоп. Стоп! Хватит. Надо отчет сделать. До конца дня – обязательно. Иначе придется задерживаться, а этого ей никак нельзя. Договорные вечерние посиделки со Станиславой Васильевной тоже пока никто не отменял.

Вздохнув, она с головой погрузилась в колонки показателей, пальцы привычно и шустро забегали по клавиатуре, исполняя привычную работу. Зазвонил телефон, она ответила. Не отвлекаясь от экрана монитора, передала трубку Кате. Все как обычно. Все как всегда. И в то же время не все и не так, как всегда…

Нет, что это с ней происходит, в самом деле? Вот опять вдохнула всей грудью, и вместе с воздухом будто радость в нее вошла. Отчаянная, бесшабашная радость предчувствия, как в детстве перед каникулами. Когда тянутся последние дни занятий, но брезжит впереди прекрасная летняя свобода, желанная, долгожданная, невозможная. Может, сама по себе летняя свобода и протечет обыденно, и даже наверняка обыденно, а все равно нет ощущения слаще, чем это предчувствие!

Все это так, но сегодня, сейчас-то она не школьница и не имеет права всякие там предчувствия себе позволять! Надо сначала разобраться в случившемся событии, осмыслить его во всех очевидностях и невероятностях. А может, оно и не с ней произошло, это событие? Да и произошло ли?

Вздрогнув, она потянула на себя ящик стола, нащупала пудреницу, открыла, уставилась в свое зеркальное отражение. Надо же, и на лице тоже печать предчувствия! Губы улыбаются, глаза блестят, кожа на скулах натянута румяной крепостью, и даже мелкая сеть гусиных лапок подевалась куда-то, разгладилась сама по себе. Красота неописуемая. Хоть любуйся, хоть рекламные байки слагай. Как там, в телевизоре? Эй, обратите внимание те, кому за сорок! Утренняя малина-смородина пополам с предчувствием – чудодейственный эликсир молодости! Два в одном! Спешите приобрести, это совсем недорого! Только будьте начеку те, кому за сорок, и с разбегу не обманитесь со вторым компонентом. Предчувствие – коварная субстанция, может и злую шутку сыграть…

Может, конечно. Но куда от него денешься, если все же… пришло, соблазнило, позвало?

– Женюр, ты дома? А я смотрю – в твоей комнате свет горит… Как-то и непривычно даже, что ты дома!

Подперев худеньким плечом дверной косяк, Женька стояла, смотрела, как она топчется по прихожей, снимая туфли.

– Устала, мам? Погоди, я тебе сейчас тапочки принесу.

– Давай… А чего ты дома-то? С Денисом поссорилась, что ли?

– Нет, почему… Просто я к экзамену готовлюсь, а он… У него родители завтра из отпуска возвращаются, в квартире холостяцкий бардак убрать надо.

– Ну, так и помогла бы ему, чего ты!

– Да я бы помогла, только он не хочет.

– Почему?

– Не знаю, мам…

Женька вздернула вверх плечики, уныло опустила вниз уголки губ и надолго застыла в позе грустного недоумения. Помолчав, добавила осторожно:

– Он вообще сегодня весь вечер был какой-то… напряженный.

– Может, жениться раздумал?

– Нет! Нет, что ты! Он парень очень серьезный, такими вещами шутить не станет. Наоборот, весь день сегодня только об этом и говорил. У нас же любовь, мам! Самая настоящая! Нам друг без друга уже никак нельзя. Тем более его никто за язык не тянул с этим предложением, он сам…

– А мне сегодня тоже предложение сделали, Жень.

– Мам, ты чего, смеешься? Какое предложение… Кто?!

Женькино «кто» прозвучало так испуганно резко, будто в маленьком пространстве кухни, куда они постепенно переместились из прихожей, лопнул тугой воздушный шар.