Были две возможности: либо труба не выдержит моего веса исломается – и это было бы лучше всего: я сниму с нее наручник и получу свободу,либо она выдержит мой вес и я вскарабкаюсь по ней метров пять под потолок, гдесмогу спрятаться.

Труба оказалась достаточно прочной и не поломалась. Яподнимался по стене, как альпинист поднимается по отвесной скале, мечтая толькооб одном: чтобы Ахмет не появился в эти минуты, пока я карабкаюсь, беспомощныйи беззащитный.

Добравшись до толстой горизонтальной трубы, я влез на нее.Обычному человеку здесь было бы не примоститься, но я, маленький и худой,устроился довольно удобно, и снизу меня совершенно не было видно. Эта трубабыла чугунная и страшно холодная, но на такие мелочи я решил не обращатьвнимания.

Теперь я замер и стал выжидать. Свободы я пока не получил,но встречи с Ахметом уже не боялся. Даже если он догадается, где я прячусь,достать меня отсюда будет непросто.

Я лежал в своем укрытии и ждал, раздумывая. Я думал, чтососедке Александре Михайловне следует поставить свечку за упокой души своегоплемянника, потому что с большой долей вероятности можно предположить, что тотмастер, которого помянули недобрым словом Пал Палыч и Хомяк, очевидно, и естьтот самый мастер по факсам, который чинил где-то факс и принял его случайно.Очевидно, в этом факсе содержался какой-то компромат на директора фирмы«Поллукс», раз они так искали письмо. Про письмо они узнали от племянника,после того как обработали его как следует, применили, так сказать, допростретьей степени. Я вспомнил, что Пал Палыч с Хомяком говорили о какой-топроведенной операции. Уж не пожар ли в таможенном складе они имели в виду?

Прошло, наверное, больше часа, когда железная дверьзаскрипела и отворилась. В помещение вошел низкорослый сутулый человек сдлинными, как у гориллы, руками. Вообще он был очень похож на обезьяну: кривыеноги, низкий лоб, лицо, заросшее черной щетиной почти до самых глаз, и сами этиглазки – маленькие, глубоко посаженные, горящие злобным огнем. Да, с такимчеловеком страшно столкнуться в недобрый час, особенно если на руках у тебяжелезные браслеты!

Разглядев его, я застыл, прижавшись к трубе, и даже старалсяпочти не дышать. Ахмет удивленно огляделся по сторонам и достал из карманаплоскую коробочку переговорника. Щелкнув кнопкой вызова, он проговорил низкимхриплым голосом:

– Толик-джан, ты что, пошутил, что меня здесь барашек ждет?Как не шутки? Нет здесь никого, я тебе говорю! Ты меня знаешь, я шутить нелюблю. Дверь закрыта была, а в комнате его нет. Ты пришли ребят, Толик-джан.Тех, которые барашка здесь оставили, пускай они его ищут, смотрят, как онсбежать сумел. Говорю тебе, нет его здесь, мамой клянусь!

Ахмет напоследок матюгнулся и раздраженно выключилпереговорник. Я лежал тихо, как мышь под веником, и ждал, как будут развиватьсясобытия, при этом от нечего делать смотрел прямо перед собой. И прямо передсобой я увидел проложенные вдоль стены электрические провода. Я смотрел на этипровода, и у меня в голове начал зреть план. Просто удивительно, как я раньшеоб этом не догадался.

В это время дверь снова лязгнула и распахнулась. На порогепоявился мой старый знакомый Жеребец. Удивленно оглядев комнату, он спросил Ахмета:

– Ты когда пришел, дверь была заперта?

– Заперта, – подтвердил Ахмет, как хриплое эхо. –А ты этого барана где оставил?

– Да вот сюда браслетом пристегнул. – Жеребец подошел ктрубе и в растерянной задумчивости стал ее разглядывать.

Я лежал наверху ни жив ни мертв и даже задержал дыхание.Ахмет тоже подошел к трубе, осмотрел ее, нагнулся и обследовал пол рядом струбой – должно быть, искал опилки, решил, что я чем-то перепилил наручники.Потом он пожал плечами, задрал голову, посмотрел, как труба идет до потолка.Как и любому нормальному человеку, ему не пришло в голову, что там можноспрятаться. Повернувшись к Жеребцу, он сказал:

– Сева-джан, хреново же ты его пристегнул!

Ага, значит, Жеребца зовут Севой. Хотя мне в общем-то побарабану.

– Хорошо я его пристегнул, – обиделсяСева-Жеребец, – и браслеты отличные, штатовские. Просто парень больно ужловок. Мне с самого начала показалось, что он профи.

– Даже если он сумел наручники отстегнуть, – проворчалАхмет, – как он мимо охраны прошел? Я сейчас проходил, видел – возле постаЛом околачивается, он не пропустил бы постороннего.

– Может, он через второй этаж выбрался, через запаснойвыход? – предположил Сева. – Там никого сейчас нету.

– Откуда, Сева-джан, он про этот выход знает?

– Ну, он же профи. Наверное, перед операцией план зданияизучил. Ты лучше скажи, как он отсюда-то вышел?

– Отсюда выйти несложно, – хмыкнул Ахмет, –изнутри этот замок легко открывается. Но вот как он его снаружи закрыл?

– А ты уверен, что дверь была закрыта? – недоверчивоосведомился Сева-Жеребец.

– Ты за базаром-то следи, – прорычал Ахмет. – Ячто, по-твоему, недоумок? Открытую дверь от закрытой не отличу?

Он двинулся к Жеребцу с угрожающим видом. Тот попятился ипроговорил:

– Не кипятись, Ахмет, я без обид… Так, спросил просто.

– То-то, спросил. Думай, что спрашивать! – Ахмет вродебы успокоился.

Я лежал неподвижно и внимательно вслушивался в их разговор –из него можно было узнать много полезного.

– А с чего вообще ты взял, что он уже ушел? – проговорилАхмет. – Он наверняка еще где-нибудь прячется – или в подвале в другойотсек залез, или наверху. Прячется и ждет, пока мы охрану снимем…

Сева-Жеребец взял переговорник и, нажав вызов, сказал:

– Толян, клиент правда смылся. Я сейчас весь подвал осмотрю,а ты пошли ребят по всем этажам проверить – может, он где-то залег и выжидает…

Выключив переговорник, Жеребец вышел из «лаборатории».

Пока он разговаривал со своим шефом Толяном, я не терялвремени даром. Я проследил за кабелем и нашел место, где он крепился к стенемаленьким металлическим хомутиком на двух гвоздях. Дотянувшись свободной рукойдо хомутика, я осторожно расшатал его и оторвал от стены. У меня в рукахоказалось два гвоздика. Я на всякий случай зажал один из них во рту, а вторымначал осторожно ковыряться в замке наручников. В это время Жеребец захлопнул засобой дверь, и в подвале наступила тишина. Я скосил глаза на Ахмета. Оннастороженно оглядывался по сторонам и даже, кажется, принюхивался, как собака.Вообще во всех его движениях, во всем его облике было что-то звериное. Мнестало страшно, я даже замер на какое-то время – мне показалось, что он услышит,как я царапаю замок. Но потом подумал, что, наоборот, мне следует скорееосвободить руки, и снова поспешно взялся за наручники… и, неловко повернувгвоздик, выронил его из пальцев!

Гвоздик звякнул о бетонный пол. Этот звук показался мнеоглушительным. Ахмет насторожился, бросился к тому месту, где лежал гвоздь… инеожиданно поднял глаза. Он понял, где я прячусь, и его лицо исказилось поистинезвериным оскалом.