И не прошло и минуты, как мужчины щелкнул замком и покинул квартиру, загрохотав подметками туфель по лестнице. Эден в тот же момент метнулся из-под кровати, бросился к шкафу и, пошарив рукой между сорочек, торжествующе улыбнулся: в руке он держал тетрадь в красной обложке.

Теперь следовало уйти, не теряя ни единой минуты, что он и сделал с замирающим сердцем. Юркнул в чуть приоткрытую дверь и, страшась столкнуться с Магнусом Стаффордом нос к носу на выходе, побежал по лестнице вверх, а не вниз. Затаился пролетом выше, выглянув сквозь загвазданное мухами оконце, и удивился, увидев Стаффорда, что-то гневно выговаривавшего Томасу, что держал под уздцы их кобылу.

Что у них там случилось? Или Томас... все это специально подстроил? Эден расплылся в широкой улыбке. И когда Стаффорд ушел – Эден слышал, как он воротился в квартиру – побежал вниз со скоростью, прежде ему неизвестной, заскочил с разбегу на облучок рядом с Томасом и назвал адрес:

– Глэнуэй-стрит, 18. И гони поскорее!

– Еще один адрес? – хмыкнул мужчина. – Не многовато ли для одного дня, мастер Эден? Мне казалось, вы хотели посетить пансион и побеседовать с директрисой... – И все как-то с улыбкой, без осуждения.

– С директрисой я уже как бы поговорил, – выдохнул Эден. – И про сестру кое-что выяснил... Кстати, спасибо за устроенный тарарам! – он глянул на слугу вполоборота.

Тот спорить не стал, сказал только:

– Да что там, сэр, это Марта взбеленилась ни с того ни с сего... Словно ткнули ее чем-то под хвост. Одним словом, женщина! – и подмигнул. Стало ясно, что сам Томас и ткнул ее чем-то под хвост... Хитрец! Эден был рад, что слуга не осуждает его, а еще и подсобил, несмотря ни на что.

– Марта, ты умница! – похвалил лошадь Эден, делая вид, что поверил объяснению Томаса. А потом обратился к слуге: – Ты только родителям не рассказывай ничего. Про мисс Стаффорд и вообще...

– Так вот как зовут ту юную леди?

– Да, и по счастливой... или не очень, – он хмыкнул, – случайности она знает Кэтрин. Они были подругами... То есть и сейчас ими являются, просто Кэтрин пропала, и девушка, если верить ее же словам, ничего об этом не знает.

– А при чем же здесь Глэнуэй-стрит, мастер Эден?

Эден задумался: в самом деле, совсем не при чем, и, однако, он едет туда, куда его отправила юная мисс со вздернутым носиком, и едет по собственной воле, как будто она наложила проклятие подчинения.

– Мне надо отдать кое-что одному человеку.

– Понятно... – произнес Томас так, что любому было бы ясно, что понимает он теперь меньше прежнего. Просто не решается спрашивать больше...

Так, раздумывая о разном, – каждый, ясное дело, о чем-то своем – они добрались до Глэнуэй-стрит. Эден почти не заметил дороги, даже того, как Томас окликал возниц на дороге, выспрашивая направление, – он думал о мистере Блоххе, Магнусе Стаффорде и незнакомом ему Андервуде, чьи действия так напугали отца и дядюшку Грейс. Что за дело он хотел прочитать, выспрашивая о нем в полицейском участке? И что находится в красной книжечке, спрятанной в кармане его сюртука? Хотелось вытащить и прочитать, но Эдену не позволила совесть. Он и так дважды за этот день подслушивал разговоры, не предназначенные для его ушей...

– Гленуэй-стрит, 18, мастер Эден, – произнес Томас, придерживая лошадей. И как бы совсем невзначай: – Может, мне пойти с вами?

– Нет, останься при лошадях, я скоро вернусь, – ответил молодой человек после секундной заминки.

– Если вас не будет минут через пять...

Эден улыбнулся слуге.

– Спасибо, Томас, но со мной все будет в порядке!

С такими словами он спрыгнул на землю и направился к дому под номером восемнадцать. Дернул дверной колокольчик и улыбнулся открывшей дверь женщине в белом чепце.

– Простите за беспокойство, но могу ли я видеть хозяина дома? – осведомился он у нее.

Служанка кивнула и распахнула дверь посильнее, пропуская Эдена внутрь. Едва он оказался в прихожей, и прикрытая дверь отгородила его от внешнего мира, как что-то холодное ткнулось в висок, а голос холодный не менее, чем металл револьверного дула, упершегося в висок, процедил:

– Итак, кто вы такой и что вам нужно от хозяина этого дома?

Артур Флинн был мечтателем, может быть, самым наивным из всех, но он верил в две вещи: в море, способное как отнять твою жизнь, так и привнести в нее нечто хорошее (например, запах соли, щекочущий ноздри, ветер, колышущий волосы, стон парусов – из простого, из сложного – статус, статус не просто мальчишки, сына слуги, но капитана) и в любовь, которая путеводной звездой вела каждого моряка в сторону дома, к родным берегам.

И если быть честным с собой (а он не терпел самообмана), то выходило, что первое напрямую проистекало из второго. То есть сначала он абсолютно по-детски влюбился, а после решил уйти в море, чтобы любви той соответствовать. Или проще сказать, впечатлить предмет своей страстной влюбленности... Поначалу оно так и было, что уж юлить, это потом он вдруг осознал, что впечатлять надо не девушку, а родителей девушки, веди коли они не сочтут его подходящей кандидатурой, то и думать не стоит быть им когда-нибудь вместе.

Правда, и девушка была непроста: с нее сталось бы отказать ему просто из вредности. Но он потому-то и назывался мечтателем, что верил в ее доброе расположение... Хотя именно Кэтрин Аддингтон была в сотню раз неспокойнее и капризнее моря и столь же непредсказуемой!

Артур знал, что в таких, как она, мужчины влюбляются себе на беду, но сердце не слушалось доводов разума, лишь раз за разом подпитывало мечту воспоминаниями о прошлом. В частности, тем первым и единственным разом, когда они с Кэт целовались...

Он тогда уже больше года ходил на торговце в качестве юнги (капитан взял его по протекции мистера Аддингтона) и возвращался домой повидаться с семьей после прибытия в порт из Калькутты. Его отпустили на день или два (он уже точно не помнил), но зато точно помнил, что ощущал: крылья за раздавшимися от тяжелой работы плечами и предвкушение встречи с той, что владела всеми мечтами. Он грезил ей в телеге зеленщика, что подобрал его по дороге в Раглан, направляясь туда с овощами для кухни, и вдруг решил, что ему померещилось, когда вдалеке, на берегу моря, он увидел фигурку в длинном плаще.

Кэтрин...

Его Кэтти-Кэт. Мысленно он подчас называл ее именно так! Позволял себе вольность, за которую мама с отцом отругали бы его всеми словами... Они и так-то ругали, замечая, какими глазами он смотрит на дочку хозяев, и были, наверное, рады отпустить Артура даже в море, лишь бы соленые бризы выветрили «недоброе» чувство из сердца мечтательного подростка.

Но ветры не помогли, даже наоборот, странным образом закрепили женский образ на сердце, сработали как закрепитель для фотографической карточки, и Артур вернулся влюбленным сильнее, чем уезжал.