Отказавшись от идеи найти недостающую часть бумаги, которуюТоттл сжимал в руке, Криспин решил уничтожить ее шифр. У него самого находиласьвторая часть послания, без которого весь документ становился неудобочитаемым.Однако все его исследования ни к чему не привели, потому что разгадку шифра емунайти не удалось, а время, отпущенное на то, чтобы покопаться в бумагах Тоттла,было ограничено. Криспин уже решил, что заберет с собой любовные письма, чтобывнимательно проштудировать их в тиши своей библиотеки, как вдруг услышал шагина лестнице.

Заметив, что они не затихли этажом ниже, где располагалиськонторы, а приблизились вплотную к двери розового кабинета, Криспин аккуратноположил письма в верхний ящик письменного (розового) стола и спрятался запортьерой (тоже розовой).

Кто бы ни стоял сейчас за дверью, профессионалом его назватьбыло затруднительно. Мало того что этот человек поднимался по лестнице слишкомшумно, навлекая на себя опасность, он и теперь довольно долго ковырялся спростейшим замком в двери. Криспин уже собирался выбраться из укрытия и открытьдверь незадачливому взломщику, чтобы ослабить волнение ожидания, как вдругзамок щелкнул и шаги раздались уже в комнате.

Софи была рада, что оказалась здесь одна, поскольку несдержалась и раскрыла рот от изумления при виде такой обстановки. Она никогдане бывала в подобных местах и даже не подозревала об их существовании. Не моглобыть сомнений в том, что все здесь устроено для получения наслаждения, начинаяс огромной кровати и картин — что, например, делают эти обнаженные девы ссатиром на той, что висит в простенке? — и кончая терпким запахом мускуса,ощущавшимся в воздухе. Софи медленно прошлась по комнате, разглядываяизысканную мягкую мебель с розовой обивкой, изучая картины («Разве можно такзабросить ногу?» — изумилась она и притянула поближе, чтобы лучше рассмотреть,одну из картин, на которой была изображена женщина, в пылу любовной страстиприникшая к лебедю) и чувствуя, что потрясена до глубины души. И еще, возможно,ей было несколько не по себе из-за того, что пришлось пережить накануне. Софисняла плащ, и ей сразу стало уютнее, но неприятное ощущение все же непроходило, хотя усы ее больше не раздражали. В этот момент портьера едвазаметно колыхнулась, и из-за нее показалась темная фигура.

— Дон Альфонсо, какой приятный сюрприз, —равнодушным тоном приветствовал ее Криспин, так что было непонятно, говорит онискренне или с сарказмом. — Я вижу, вы побрились.

Софи следовало бы предположить, что она может встретить егоздесь. Расправив складки юбки и незаметно окинув взглядом корсаж, где онасобиралась при случае припрятать найденные здесь улики, которые помогли бы ейвыиграть спор с Криспином, Софи едва справилась со смущением, как вдруг вголову ей пришла совершенно другая мысль.

— Вы негодяй, — заявила она с полным сознаниемсвоей правоты.

— Возможно, мисс Чампьон, вам следовало бы поучитьсяхорошим манерам у дона Альфонсо. Обычно принято сначала пожелать человекудоброго дня, а уж затем подвергать сомнению чистоту его происхождения.

— Вы напоили меня, — ответила Софи, проигнорировавего урок светского обхождения. — Вы подсыпали мне в вино какой-то дряни,чтобы оказаться здесь первым и забрать все важные улики.

— Гениально. — Криспин в изумлении приподнялбровь. — Жаль, что я до этого не додумался. Впрочем, при ваших дедуктивныхталантах улики были бы лишь помехой.

— Значит, вы это признаете?

— К сожалению, нет. Хотя ваше общество для менянеобычайно приятно, я не сделал ничего, чтобы продлить ваше пребывание в моемдоме вчера вечером. Вы сами говорили, что ничего не ели трое суток, поэтомувино, которое вы выпили залпом, как заправский матрос, очевидно, ударило вам вголову. — Софи нечего было возразить, и он продолжил: — И потом, думаете,мне было очень приятно ворочаться всю ночь на диване и безуспешно пытатьсязаснуть под ваш храп?

— Я не храплю! — возмутилась она.

— Еще как храпите! Сначала я предположил, что это дикийбык сорвался с кольца и, тяжело раздувая ноздри, ворвался в комнату, но потом понял,что этот шум происходит от вас. — Криспин старался держать себя в руках,чтобы не расхохотаться в полный голос, но в то же время не спускал глаз с Софи,которая буквально закипала от ярости. Однако Криспин тут же понял, что допустилошибку. Оказалось, что в раздраженном состоянии Софи начинала так глубокодышать, что оторвать взгляд от ее соблазнительного декольте было попростуневозможно. К тому же ее грудь приобрела нежный розоватый оттенок, которыйвосхитительно гармонировал с зеленым шелком платья. Криспин предполагал смутитьее, но в итоге сам почувствовал себя не в своей тарелке и только усилием волизаставил себя вспомнить, что у него здесь очень важное дело, в решении которогоон не продвинется ни на шаг, если бросит на кровать эту женщину и займется сней любовью. И вообще, чем быстрее он от нее избавится, тем лучше это будет длянего.

Софи всем сердцем разделяла его мнение. Она только теперьпоняла, что обманула Октавию, обвиняя ее в своем странном поведении. Дело не вее пасте, а в самом графе Сандале — именно в нем причина ее странных ощущений.Он не только неприятен, но и опасен. Софи чувствовала себя неловко в егоприсутствии, и положение ее осложнялось наличием в комнате огромной кровати инепристойных картин на стенах. Ей захотелось как можно скорее уйти отсюда.

— Смиренно прошу у вас прощения, — сказала онатоном, не имеющим ничего общего со смирением. — Уверяю вас, что мой храпникогда больше вас не потревожит.

— Отлично, — подытожил беседу Криспин.

— Отлично, — эхом отозвалась она. — А теперь,если вы покажете мне, что забрали отсюда, я уйду и не стану доставлять вамбеспокойства.

Криспин вытянул вперед руки, растопырил пальцы и несколькораз повертел ладонями перед лицом Софи, чтобы она убедилась, что там ничего неприпрятано.

— Пусто. Я ничего не взял. Впрочем, если вы мне неверите, я почту за счастье раздеться перед вами, чтобы вы могли лично обыскатьменя и мою одежду.

При мысли о том, чтобы разделить с ним, обнаженным, пышноерозовое ложе под кружевным балдахином, Софи обдало жаром, как после бокалакрепкого вина. Она почувствовала, что у нее слабеют колени, и невольноотступила назад, но тут же уперлась спиной в столбик кровати.

— Я уж скорее соглашусь проиграть спор, чем станулюбоваться вами без одежды. Более того, я готова уступить вам победу только зато, чтобы больше никогда вас не видеть. А сейчас я спущусь в контору РичардаТоттла и осмотрюсь там, пока вы закончите здесь.

— Мне бы не хотелось, чтобы потом говорили, будто явыгнал женщину из такой спальни, как эта, — сказал Криспин до отвращениягалантно. — Лучше я пойду вниз, а вы оставайтесь и беспрепятственнорассматривайте картины. Кстати, при некоторой тренировке вы, без сомнения,сможете освоить эту позу с лебедем.

Дверь за ним закрылась, прежде чем Софи успела сказать, чтоон самый ужасный, мерзкий и отвратительный червь во всем Лондоне, во всейАнглии, в целом свете. С десяток еще более нелицеприятных эпитетов теснились унее в мозгу и были готовы сорваться с уст, но Софи заставила себясосредоточиться на том деле, из-за которого пришла сюда. Она сразу женаткнулась на связку любовных писем, которые не успел забрать Криспин,развязала ее и принялась читать. Они больше напоминали подборку краткихзаписок, которыми обменивались двое, живущие под одной крышей, когда кто-то изних отсутствовал. Половина писем, обмотанных серебристым шнурком, былаподписана: «Твой навеки любящий Дики». Наверное, это уменьшительное имя РичардаТоттла. Вторая половина, с золотистым шнурком, заканчивалась словами: «Тысячапоцелуев от твоей дорогой куколки». Прочитав это приветствие в четырнадцатыйраз, Софи застонала: никакой информации из писем любовницы убитого почерпнутьбыло невозможно. И потом, как узнать, от какой именно «куколки», каковых вЛондоне сотни, Ричарду Тоттлу полагалась тысяча поцелуев? И почему только онане подписывалась нормальным именем! Софи в задумчивости мерила шагами комнату,размахивая открытым письмом, когда дверь распахнулась и на пороге появилсячеловек.