Криспин потерял контроль над собой. Он упивался стоном,сорвавшимся с ее губ, открытых для чувственного исследования, трепещущих вответ, соблазнительно приоткрытых настолько, чтобы его язык мог проникнутьвнутрь. Криспин в жизни не слышал звука восхитительнее, оглушенный им, он покапле впитывал аромат ее тела, сладкий сок ее губ и языка. Они соприкоснулиськончиками языков, и ей передался жар его возбужденного тела. Софи жаждалаощутить его не только языком, но и всем телом, которое изнемогало от то и делонабегающих раскаленных волн страсти, наполняющей ее, приближающей к оргазму.Она никогда раньше никого так не целовала, и ей не хотелось, чтобы этот поцелуйзакончился. Прижавшись к Криспину всем телом, она теребила пальцами его густуюшевелюру, требуя больше и больше нежности, побуждая его осыпать ее все болеестрастными поцелуями.

Руки Софи скользнули по его щекам к шее, отчего у Криспиназакружилась голова и перехватило дыхание. Должно быть, она действительнообладает чарами сирены, если производит на него такое действие, что егопрекрасно натренированное, спокойно воспринимающее женскую ласку тело сталосовершенно неуправляемым. Он думал сейчас лишь об одном — как бы поскорееубраться с этого скотного двора, сорвать с нее платье и ощутить наконец жар ееобнаженных бедер, вкус каждого уголка ее тела, узнать, как быстро он сможетзаставить ее не закрывать глаза, какова она в момент оргазма, как звучит егоимя в ее устах, какие перемены привнесет она в его жизнь. И вдруг Криспинотпрянул, сделав глубокий вдох. Когда он снова взглянул на Софи, в его глазахне было ни боли, ни желания, ни благоговейного страха, ни осуждения себя самогоза то, что он допустил такую вольность в мыслях и поступках. Сейчас ончувствовал себя по отношению к себе самому предателем, поставившим под угрозусобственную жизнь. А вдруг ее подослали враги? Что, если это искусная ловушка,поставленная недругами, чтобы ослабить его, выбить из колеи, вынудитьотказаться от одиночества, которое всегда спасало его, и таким образом сделатьуязвимым? Криспин подумал, что то, что ему известно о Софи, не противоречиттаким предположениям. Значит, ему необходимо держаться от нее на безопасномрасстоянии, если он хочет выжить.

Но когда Криспин взглянул на нее, Софи ничего этого неувидела, потому что ему это не было нужно. Напротив, она прочла нескрываемыйтриумф в его глазах.

— Я рад, что вам это понравилось, — заявил онснисходительно.

У Софи было такое чувство, словно она получила жесточайшийудар под ложечку. Она вспыхнула от стыда и сжала кулаки, чтобы сдержать дрожь втеле, в котором каждый мускул напрягся от нестерпимой, почти физической боли.Криспин приблизил ее к себе, чтобы унизить и посмеяться над ее чувствами. Онпритворился, что ему это нравится, что он испытывает то же, что и она, толькодля того, чтобы оскорбить и уничтожить ее.

Софи вдруг захотелось окунуться в воду, чтобы смыть с губего вкус, с пальцев — запах его волос, с тела — само воспоминание о постыднойблизости. Криспин заставил ее почувствовать себя глупой, навязчивой, нежеланнойи к тому же возродил в ее сознании внутренний голос, от которого она так долгопыталась избавиться. «Ты грязная, похотливая и испорченная. Ты должна понестинаказание», — донеслось откуда-то из темноты. Софи вздрогнула и невольновернулась к привычному состоянию злобной раздражительности, как бывало всегда,когда ненавистный голос одолевал ее. Она порвала с прежней жизнью, отвернуласьот всего, что когда-то было ей дорого, с единственной целью — скрыться от этогоголоса. Но ей никогда не удавалось совсем забыть о нем.

Софи Чампьон следовало наградить подлого графа Сандалапощечиной. Ей следовало заявить ему, что она уж скорее поцелует китайскуюядовитую змею — даже двадцать штук, — чем его; ей следовало рассмеятьсяему в лицо, развернуться и уйти, чтобы никогда больше его не видеть, не слышатьи не думать о нем. Однако она — та женщина, которая теперь мало напоминалапрежнюю Софи Чампьон, потому что действительно стала развратной ипохотливой, — не могла так поступить.

Вместо этого она растерянно смотрела на свои руки инедоумевала, откуда взялась мучительная боль где-то внутри. Прошло несколькоминут, прежде чем она смогла тихо вымолвить:

— Не пора ли нам ехать?

При этих ее словах от его снисходительности и надменности неосталось и следа. Он взял ее за подбородок и заглянул ей в глаза. Злость насебя самого мгновенно улетучилась, и это ощущение оказалось едва ли не ещеболее восхитительным, чем поцелуй. Их взгляды встретились, Криспин испытывалглубочайшее раскаяние и нежность.

— Мне тоже очень понравилось, — сказал он,откашлявшись. — Сказать по чести, мисс Чампьон, я не припомню, чтобы мнеэто так нравилось.

Софи похолодела. Она нерешительно бросила на него пытливыйвзгляд, осмотрительность и недоверие боролись в ее душе с тайной радостью. Онабоялась расплакаться. Отвернувшись на мгновение, она коснулась рукавом лица,чтобы незаметно смахнуть одинокую слезинку, скатившуюся по щеке.

— Я в жизни не встречала мужчину более странного,нежели вы, лорд Сандал. Если вы еще раз позволите себе подобную выходку,клянусь, что отвечу вам таким жестоким и непримиримым образом, что вы об этомпожалеете.

— Не могу дождаться, — широко улыбнулся Криспин ивзял Софи за еле заметно дрожащую руку, чтобы помочь сесть в седло. Устроившисьпозади нее, Криспин почувствовал, как Софи приникла к нему всем телом, и ее дрожьпередалась ему.

Позднее Софи долго ломала голову над тем, что послужилопричиной такой развязки. Не успела лошадь тронуться с места, как из темнотыраздался выстрел, а за ним резкий окрик:

— Приказываю остановиться именем ее величества королевыЕлизаветы! У нас есть приказ арестовать мисс Софи Чампьон.

Без тени удивления или колебания Криспин направил коня ккучке вооруженных стражников, перекрывших выезд с заднего двора.

— Наконец-то, — обратился он к ним, негодуя наопоздание. Долго же вы добирались. Представить трудно, чего я только не делал,чтобы задержать ее.

— Мерзавец! — процедила сквозь зубы Софи.

— Видите, какой у нее характер, — доверительнообратился Криспин к капитану гвардейцев. — Я сегодня уже говорил с ней отом, как принято разговаривать в приличном обществе, да все без толку.

— Понятно, — кивнул капитан, внимательноразглядывая Софи, словно желал найти в ней подтверждение народной мудрости,гласящей, что острый язык у женщины является свидетельством еераспущенности. — Она, похоже, не из покладистых.

— Еще бы. — Криспин крепче обнял ее за талию.Впрочем, в этом не было необходимости, поскольку Софи охватило такое бессилие ибезразличие к своей судьбе, что она вряд ли была способна насопротивление. — Если вы с вашими людьми очистите улицу, я готов самотвезти ее в Ньюгейт.

— Да, но у меня приказ надеть на пленницу наручники исопроводить ее в тюрьму под охраной восьмерых солдат, — покачал головойкапитан.