— Констебль, мисс, — мрачно представился он и взялее под локоть. — Пройдемте со мной, мисс. Вы арестованы.

Констеблю пришлось тащить Софи вниз по лестнице. Она былатак ошеломлена, что не могла ни сопротивляться, ни даже вымолвить хоть слово.Впрочем, это его вполне устраивало. Добравшись вместе с ней до площадки, гденаходилась контора, констебль просунул голову в дверь и сказал:

— Я отвезу горничную в Ньюгейт для допроса.

Тучный человек отделился от группы полицейских, которыеперебирали кипы бумаг в конторе, и подошел к нему поближе.

— А она лакомый кусочек, — близоруко прищурился онна Софи. — Почему бы нам не допросить ее прямо здесь?

При этих словах Софи сделала попытку дернуться в сторону, ноконстебль лишь сильнее сжал ее руку.

— У меня приказ, — сказал он напарнику. — Мневелено доставить всех возможных свидетелей в тюрьму для допроса. Я не хочунеприятностей.

Толстяк не удостоил его даже взгляда. Он пожирал глазамиСофи, то и дело сладострастно облизывая губы.

— Ладно, — кивнул он наконец и стукнул себякулаком в живот. — Но не забудь оставить что-нибудь и для нас. Еслизахочешь сам полакомиться таким великолепным блюдом и обожрешься, потом будетхудо.

Констебль усмехнулся и потащил свою пленницу вниз полестнице. Не успела дверь с надписью «Ричард Тоттл, эсквайр, королевскийпечатник» захлопнуться, как Софи яростно процедила сквозь зубы:

— Какого черта вы себе позволяете?

— Я позволяю себе спасти вашу жизнь. — Из-подвысокой черной шляпы констебля раздался знакомый голос Криспина, однако руки ееон не выпустил. — Дело в том, что последняя запись в приходно-расходнойкниге Ричарда Тоттла свидетельствует о получении тысячи двухсот фунтов от СофиЧампьон «за сведения». И еще, если верить тому, что говорили констебли приобыске конторы, кто-то нашел обрывок долговой расписки на эту сумму,подписанной вами, в кошельке Ричарда Тотгла. Я узнал, что к вам домой ужеотправлены люди, чтобы произвести арест. И если вы не хотите, чтобы вас схватилэтот очаровательный, истосковавшийся по женской ласке джентльмен, в вашихинтересах уйти отсюда тихо и быстро.

— Вы хотите сказать, что в книге Тоттла есть запись ополучении от меня денег? — переспросила Софи, внимание которой осталосьприкованным к первой части его сообщения.

— Учитывая вашу ограниченную способность делатьумозаключения самостоятельно, готов повторить, что так и есть, — ответилКриспин, сажая ее впереди себя на лошадь.

— Учитывая ваше обыкновение игнорировать законы,существующие в цивилизованном обществе, могу заметить, что вам бы следовалоуяснить: силой вынуждать женщину следовать за собой, сажать ее против воли налошадь и поминутно оскорблять недопустимо. Я требую, чтобы вы немедленнопомогли мне слезть. У меня есть своя лошадь.

— Прекрасно, — сказал Криспин и крепче обхватил еерукой за талию. — Оставив вашу лошадь здесь, мы подадим констеблям идеюпоискать вас поблизости, и у вас будет время уехать подальше от Лондона. —С этими словами Криспин снял дурацкую черную шляпу, которой воспользовался вкабинете Тоттла, когда услышал шаги полицейских, спрятал ее под седло и, цокнувязыком, тронул лошадь.

— Что вы имеете в виду, говоря «уехать подальше отЛондона»? — повернулась к нему Софи. — Как я могу быть уверена в том,что действительно существует ордер на мой арест? Или в том, что это не вывнесли запись в книгу Тоттла, когда осматривали его кабинет? Или в том, что этоне вы подложили ему в кошелек обрывок расписки, когда подошли к трупу в клубе?Может быть, все это лишь ваши ухищрения, чтобы бросить на меня тень подозренияи выиграть спор?

— Я джентльмен, — отозвался он со снисходительнойусмешкой, которая косвенно ставила под сомнение ее собственное благородноепроисхождение. — И если я позволил себе разлить чернила на последнююстраницу бухгалтерской книги Тоттла, то лишь для того, чтобы несколькоусложнить работу констеблей.

— Зачем вы это сделали? — простодушнопоинтересовалась Софи, и Криспин смутился, поскольку никогда прежде не виделподобного выражения на ее лице.

— Мне бы не хотелось, чтобы обо мне говорили, что явыиграл спор нечестным путем, — ускользнул он от прямого ответа. —Однако вам все же придется покинуть Лондон.

— Я этого не сделаю, — возразила Софи.

— Но домой по крайней мере вы согласны не возвращаться?устало вздохнул он. — Вы можете пожить где-нибудь в другом месте?

Софи прищурилась, и едва забрезжившая в ее сознании мысль,что, возможно, ее недруг не так уж отвратителен, мгновенно и бесследноулетучилась.

— Надеюсь, вы не предполагаете, что я поселюсь в вашемдоме?

— Не думайте, что я соглашусь на это, — в тон ейответил Криспин. — Нет, я подумал о доме своего друга. Он владеетмножеством домов в Лондоне и, без сомнения, согласится приютить вас.

— У меня самой достаточно друзей, — высокомерноотозвалась она.

— Друзей, которых вы готовы сослать на галеры заукрывательство беглого преступника?

— Нет, — вынуждена была признаться Софи. — Акак же ваш друг?

— Когда-то я спас Лоуренсу жизнь, и он у меня в долгу.К тому же у него богатый опыт держаться в стороне от властей и избегать с нимиконфликтов.

— У него есть свой повар? Хороший повар? —задумчиво поинтересовалась она.

Криспин готов был уже сказать: «Разумеется, не такойроскошный, как ваш», но передумал. Ему не хотелось, чтобы она догадалась, чтоон наводил о ней справки.

— Да, лучший в городе.

— Хорошо, я согласна, — просветлела Софи. —Но на положении пленницы я жить не собираюсь.

Криспин должен был бы вздохнуть с облегчением, но вдругпочувствовал странную тяжесть на сердце при мысли о том, что оставит Софинаедине с Лоуренсом. Криспин пытался убедить себя, что это вовсе не ревность, истарался избавиться от этого ощущения, потому что уже много лет назад насобственном опыте убедился в том, что ревность ослабляет человека. И дело не втом, что Софи Чампьон нельзя было назвать самой неотразимой женщиной, которуюему когда-либо приходилось видеть. И не в том, что они с Лоуренсом раньше частозабавлялись, соблазняя подружек друг друга. И не в том, что лорд Пикерингсчитался одним из самых соблазнительных и куртуазных мужчин Англии. Криспинтщательно проанализировал сомнения, будоражившие его сознание, и, найдя решениепроблемы, испытал огромное облегчение. Суть дела заключалась вовсе не в Софи ине в Лоуренсе. У него пересохло во рту и сдавило грудь попросту от жажды. А то,что его жажда усилилась многократно, когда он случайно взглянул на затылок Софии в глаза ему ударил сноп красных искр — отблеск ее волос в лунномсвете, — ничего не значило. Криспин где-то читал, что рубиновый блесквызывает у мужчин жажду.