– Это… это было здорово, – сказала Эйни.

– Это было ужасно, – сказал Кит.

– Такова жизнь здесь, в Вывихнутом переулке, – пожала плечиками Эйни. – Это дикое место. Выходишь за дверь и не знаешь, что случится в следующий миг.

– Не уверен, смогу ли я когда-нибудь к этому привыкнуть.

– Зверь ко всему привыкает. Мы же не домашние питомцы. Мы приспосабливаемся к миру, а не ждем, что мир приспособится к нам.

– Никогда не думал об этом в таком ключе, – признался Кит.

– Видишь? Ты уже думаешь по-новому, – ухмыльнулась Эйни. – Этот переулок – целое образование и еще половина!

– Догадываюсь… но разве ты не ходишь и в школу тоже?

Эйни пожала плечами:

– Моя школа – грязь и тайна жизни под Рассеченным Небом.

– В смысле, разве ты не учишься, ну, каждый день…

Эйни оборвала его взмахом лапки:

– Я не хочу об этом говорить.

– Извини, – вспыхнул Кит.

– Не переживай, – ответила Эйни. – Кстати… Мне правда очень жаль твоих родителей.

– Ага. – Кит утер глаз лапой. – Как ты сказала… Мы приспосабливаемся. Так поступают дикие звери.

Эйни кивнула:

– Ты быстро учишься, Кит.

– Приходится – теперь, когда я сирота. Но я дал матери обещание, и если я сумею сообразить, что такого важного в этом ключе, то смогу…

Как раз в этот момент его прервал громкий лязг и последовавший затем грохот. Он едва насторожил уши в сторону кухни, когда оттуда спиной вперед вылетел дядя Рик и приземлился в три полные тарелки с дымящейся мусорной запеканкой.

Секунду спустя из дверей вылетел Отис и врезался в витрину с выпечкой, смяв в кашу все ливерные кексы и мозговые печеньки.

Посетители ахнули и завопили. Поссум Ансель снова застыл на месте. Дядя Рик стонал на полу, а Отис поднялся из разбитой витрины и разминал кулаки. Затем бросился обратно в кухню.

Быстрее, чем взмах крылышек колибри, барсук вылетел обратно, причем ровно в тот миг, когда дядя Рик поднялся на ноги. В итоге большой зверь приземлился на ошалевшего енота, вдавив их обоих обратно в развалины витрины с выпечкой. На сей раз оба остались лежать в нокауте.

И тут Кит услышал позвякивание крохотного колокольчика.

Динь-динь-динь.

Кровь застыла у него в жилах. В обеденный зал, облизывая сахар для выпечки с передней лапы, проскользнул огромный рыжий котище.

Шестипалый.

Кот обвел зал взглядом и улыбнулся.

– Заведение закрыто на ночь, – объявил Шестипалый. – Все вон.

Посетители повскакали на лапы, ноги и когти и вылетели в переднюю дверь. Поссум не двигался; барсук и дядя Рик лежали рядышком на полу, а кот пригвоздил взглядом Кита и Эйни.

– Тебя, Кит, я попрошу любезно задержаться, – промурлыкал кот, хотя это мурлыканье было таким же ласковым и уютным, как мешок ржавых бритвенных лезвий.

– Ты… ты… – заикаясь, начал Кит.

– Ах, Кит, – хохотнул кот. – Как приятно повидать тебя снова. Или, скорее, съесть тебя снова. В конце концов, это ресторан, а я бы отнюдь не отказался от Китовой запеканки.

Шестипалый пригладил уши лапой, сверкнув всеми шестью когтями одновременно. Эйни метнула взгляд на ресторанную дверь, затем обратно на кота, что того, похоже, развеселило.

– Попробуй удрать, и я отрыгну твои кости до того, как твои лапки коснутся пола, – предупредил он.

Кит выскочил из кабинки, прихватив с собой столешницу из крышки мусорного бака в качестве щита. Он без колебаний загородил щитом себя и Эйни.

– Отстань от нее! – рявкнул он.

Кот расхохотался.

– Хи-хи-хи, ха-ха-ха! Какое зрелище! Благородные паразиты! – Смех оборвался так же резко, как начался. – Как жаль, что благородство тебя не спасет.

Одной лапой Шестипалый сгреб с пола осколок витрины из-под выпечки и швырнул стекло в Китову щит-столешницу. Кит снаряд отбил, но открыл при этом часть левого бока. Другая кошачья лапа вылетела вперед так стремительно, что Кит еле успел отскочить, не то быть бы ему выпотрошенным на месте. Он споткнулся об Эйни, и оба растянулись на полу, при этом Кит продолжал удерживать щит над ними.

Взмах Шестипалого оставил на светло-серой шерстке Китова пуза шесть красных полос, но не успел енот почувствовать жжение в ране, как кот прыгнул. Он всем весом обрушился на щит, пригвоздив Кита к полу. Эйни удалось вывернуться, избежав риска задохнуться в шерсти друга.

Она заметила коробок людских спичек, которыми Ансель поджигал сахар на своем сладком и сытном сардин-брюле, и метнулась к нему.

Но когда она уже почти дотянулась до деревянных палочек, Шестипалый вонзил один коготь точнехонько ей в хвост, пригвоздив беглянку к месту. Продолжая при этом удерживать Кита.

– Ай! – взвизгнула Эйни.

До спичек было лапой подать.

– Думаю, огонь тебе ни к чему, крыска, – сказал ей Шестипалый. – Вам, Диким, людские вещи не положены, и я ненавижу запах паленой шерсти.

Он запустил коготь глубже в хвост, и она изо всех сил постаралась не завизжать снова, продолжая тянуться за спичками. Одним взмахом хвоста Шестипалый отбросил их прочь от крысы и переключил внимание обратно на Кита.

– Боюсь, фокусы кончились, малыш. И теперь пора умереть.

Он разинул пасть, демонстрируя клыки, такие же острые и грозные, как и его когти, но не успел он вонзить их Киту в шею, как ему попало по морде блестящим коричневым желудем.

– Что это, во имя мокрой селедки, было? – Кот обернулся как раз вовремя, чтобы получить новым желудем в глаз, а затем еще одним прямо в переносицу. – Ой! – вскрикнул он, а Кит воспользовался моментом, чтобы приподнять щит и скинуть Шестипалого.

Эйни кот тоже выпустил, поскольку ему пришлось отпрыгивать от внезапной очереди твердых желудей, нацеленных прямо ему в голову и притом на большой скорости.

– Ай! Прекратите, вы, паразиты! – орал он, выискивая укрытие за развалинами им же уничтоженной стойки и не находя его, продолжая метаться туда-сюда, поливаемый бесконечным дождем желудей.

Кит увидел источник своего спасения: шестеро мышей в ярко-белых сутанах управляли крохотными катапультами, сделанными из мышеловок. За ними до передней двери выстроились ровным рядком еще шестеро мышей – они передавали желуди стрелковому отряду, чтобы у того не кончались боеприпасы. Шестипалого загнали в заднюю часть лавки, где он припал к полу, прикрывая голову передними лапами.

Одна из мышей выступила вперед и вскинула крошечный кулак. Поток желудей прекратился, и Шестипалый сквозь пальцы взглянул на нападавшего.