…Ни свет ни заря Марина во всем новом – платье, шляпке,шали, меховой накидке, чулочках, ботинках – сидела у окна дорожной кареты,запряженной восьмеркой лошадей и стремительно летящей по дороге в Лондон. Спалаона как убитая, а после весьма обильного завтрака, состоявшего, как и ужин, изжареной говядины, картофеля, пудинга и сыра, они отправились в путь.

Как разительно переменилась жизнь Марины. Пожалуй, толькочерти могли занести ее сюда на коровьей шкуре… а все же она в Англии, о которойей все уши некогда прожужжал мистер Керк. Пожалуй, Марине все-таки есть за чтоблагодарить ужасных тетку с дядюшкой – некоторые пункты отцовского завещанияони исполняли свято. Марина имела хороших учителей, в имение присылалисьновейшие книги и газеты, что в значительной мере скрашивало ее унылую,печальную жизнь. Она прочла даже Ла-Портов «Всемирный путешествователь, илиПознание Старого и Нового Света» во всех его двадцати семи томах, и сейчас еене оставляло ощущение, что она не впервые видит эти холмы, покрытые темнымлесом, и глубокие долины с журчащими ручьями, и вечно смеющееся море, иногдамелькавшее за лесом. Еще не стемнело, когда впереди, в тумане, они увиделиЛондон. Сердце Марины так и забилось. Конечно, зрелище живого города никак ненапоминало ту гравюру, по которой они столько раз «гуляли» с мистером Керком,когда он рассказывал о достопримечательностях, а все-таки она узнала куполсобора Святого Павла, который гигантом вставал над всеми другими зданиями.Через несколько минут взору открылось Вестминстерское аббатство, а затем идругие церкви и башни, парки и рощи, окружающие Лондон… Город изумлял своейогромностью: тут все было колоссально-величаво, неизмеримо, беспредельно.

Марина с удовольствием вспомнила, как Десмонд предупредилСименса о том, что они задержатся в Лондоне не меньше чем на два дня. МиссМарион придется посетить Бонд-стрит, ибо с ее багажом произошла неприятнаяистория… ну и так далее.

Сумерки сгущались, синие силуэты таяли в вечерней синеве. Ивдруг – Марина ахнула – то там, то здесь засветились фонари. Оказалось, что ихздесь тысячи, и, куда ни глянешь, везде пылали светильники, которые вдаликазались беспрерывной огненной нитью, протянутой в воздухе. Не сдержавудивления, она всплеснула руками.

– Восхитительно, не правда ли? – послышался негромкий голосза ее плечом. – Несколько лет назад некий прусский принц прибыл в Лондон. Вгород он въехал ночью и, видя яркое освещение, подумал, что город иллюминировандля его приезда.

Марина хотела пропустить реплику Десмонда мимо ушей, новдруг вспомнила, что она за день ему и слова не сказала. Сименс небось ужеголову ломает над странными отношениями кузенов, наверное, делает скидку нарусскую дикость. Ну и шут с ним! Так ничего и не сказав, она снова уткнулась вокно, однако карета уже остановилась перед отелем.

Следующие два дня и впрямь увенчались оргией покупок. А дотридцать первого июля осталось уже на четыре дня меньше!

Они двигались на запад, и дыхание моря становилось всеощутимее.

– Я бы предпочел корабль, – сказал Десмонд Сименсу, –быстрее, удобнее…

– И опаснее, – добавил тот.

Марина не могла не согласиться. Ужас и безнадежность,пережитые во время шторма, порою воскресали в душе, и она думала, что природаславно подшучивала над ней в последнее время: в ночь ее похищения выдаласьустрашающая вьюга; для того, чтобы к ней вернулась память, был устроенвнезапный шторм; а для того, чтобы Маккол мог закрепить свои права на нее,наступил столь же внезапный, почти неестественный штиль. Надо думать, тридцатьпервого июля будет иметь место настоящее светопреставление. Звук и вспышка одинокоговыстрела просто-таки потеряются в грохоте и блеске молний, а струя крови будетмгновенно смыта ливневым потоком. На меньшее Марина была не согласна! Пока жеона предпочитала, чтобы сияло солнце.

Ей никогда не случалось задумываться о свойствах своегохарактера; сама она считала себя существом довольно унылым, хотя порою ивспыльчивым до безобразия. В жизни ее было так мало радости и любви, что онанаучилась ценить самые малые их проявления, и даже в дождливый, промозглыйоктябрьский день ее способен был привести в восторг и умиление желто-алыйкленовый лист, прилипший к стеклу, словно последний привет усталого солнца.Особенно желанным было двадцатилетие – далекая звезда, знамение освобождения.

Теперь же прибавилась еще одна, более близкая звездочка –тридцать первое июля. Мелькнула мысль, что Маккол откажется исполнитьобещанное, однако Марина тут же отогнала ее. Пусть попробует! И вообще – этокогда еще будет! А пока – надо радоваться каждому дню, внезапному путешествию вдиковинную страну Англию, обилию нарядов в баулах, великолепию погоды… Январьна дворе, постоянно напоминала себе Марина, когда глядела на свежую зеленуютраву, в которой там и сям вспыхивали под солнцем журчащие ручейки: в нихпревратился мимолетно выпавший снежок.

Дорога становилась оживленнее. Близ нее виднелись сады,огороды, жилища. Марина смотрела во все глаза. Ее очаровали сельские домики ссоломенными крышами, оплетенные розами и плющом до самой кровли и густоосененные деревьями. Постепенно дома делались внушительнее. У них были красныечерепичные крыши, и люди, стоявшие на крылечках, казались одетыми лучше, чемпростые селяне. Они приветливо махали проезжающей карете, и Марина заметила,что Десмонд иногда машет в ответ.

«Какие приветливые здесь люди, – подумала она, не удержавшись,чтобы, в свою очередь, не помахать очаровательной девчушке с волосами, какбелейший лен. – А кузен-то небось возомнил, что они его встречают. Ну вточности тот немецкий принц, который вообразил, что фонари в его честь горят!»

– Мы есть близко, – вдруг обратился к ней кузен, и Маринавздрогнула от неожиданности: тот заговорил по-русски. Очевидно, чтобы не понялСименс, скромно притулившийся на боковом сиденье. – Просить вас хорошо себявести с мой дядючка, тетучка и мой слуги. Понимайте?

– Понимайте, – обреченно кивнула Марина. – Значит, и у вастоже имеются дядючка и тетучка? Никакого от них спасения! О господи, не моглая, что ли, попасть к другому лорду, сироте круглому?!

Десмонд воззрился вопросительно, и Марина поняла, чтосказанное ею – за пределами его понимания.

– Потерплю, – отмахнулась она. – Но ты мне за все заплатишь!

– О, yes, – пробормотал Десмонд, и Сименс, напряженновслушивавшийся в непонятную речь, облегченно вздохнул, услышав знакомое слово.