– Арендаторы с нетерпением ждут приезда вашей светлости! –сделал он широкий жест к окнам, и Марина воззрилась на машущих людей сизумлением: никак они и вправду приветствуют Маккола? Неужто он не врал, ивокруг – его земля?

Запыленная карета, влекомая разгоряченными лошадьми, описавкруг, остановилась у высокого крыльца. Вышел Сименс, затем Десмонд подал рукуМарине. Она сошла, как во сне, не чуя, куда ступает, видя лишь купол, венчающийфасад, а за ним – башни, поднимающиеся до высоты огромных деревьев, освещенныхзаходящим солнцем. Настоящий замок! Как на картинках! Крепость, но изящная,легкая. Восхитительный, роскошный замок сказочных фей!

Марина так увлеклась созерцанием, что не заметила, как накрыльцо высыпали люди. Мелькали алые с позолотой ливреи – это кланялисьбесчисленные лакеи в белых паричках. Затем заколыхались, ныряя в реверансах,черные платья горничных. Служанки показались Марине все на одно улыбающеесялицо: миленькие, розовощекие, белокурые. Лишь одна из них оказалась черноглазойбрюнеткой, смуглой и яркой. Марина невольно задержала на ней взгляд ивстретилась с напряженным, немигающим взором, который, впрочем, тут жеобратился на лицо милорда и зажегся тем же восторгом, каким горели глаза другихслуг.

Десмонд улыбался, смеялся, пожимая руки, что-то быстроговорил… Марина глядела разинув рот. Да ведь она и не предполагала, что онумеет улыбаться!

– О, Агнесс! – воскликнул вдруг Десмонд, оборачиваясь кдевушке, стоящей поодаль, к той самой брюнетке. Теперь она держала глазапотупленными, а руки скромно прятала под накрахмаленный передничек. – И тыздесь? Я-то думал, что застану тебя уже замужем.

– Как милорд мог подумать такое, – не поднимая глаз,прошептала Агнесс, и каждое слово ее сделалось слышно благодаря полной тишине,внезапно установившейся вокруг. Все взоры были устремлены на них двоих, иМарина вдруг поняла, что присутствующим до смерти любопытно услышать каждоеслово разговора.

– Ну, не прибедняйся, Агнесс! – Десмонд приподнял заподбородок опущенное личико. – Я-то помню, скольким парням ты вскружила головы!

– Быть может, милорд помнит, что мне никто не был по сердцу,кроме… – Агнесс больше ничего не сказала, только вскинула яркие глаза, но потолпе слуг пронесся вздох, словно все услышали невысказанное.

Она хотела сказать: «Кроме вас!» – вдруг поняла Марина. – Даона же влюблена в него! Она от него без ума!»

Грудь Агнесс вздымалась так часто, что Десмонд не мог необратить внимания. Глаза его сползли от влажных, манящих глаз к пухлымприоткрытым губкам, к свежей шее, с видимым интересом уперлись в неистовоколышущуюся грудь, словно Десмонд всерьез задумался: выдержит черное платьетакой напор или порвется?

А Марина вдруг почувствовала, что задыхается. Все-такигорничная на постоялом дворе зашнуровала корсет слишком туго. А ведь она раньшеникогда не носила корсетов, талия у нее и без того тонкая и грудь, слава богу,наливная. А вот у Агнесс, можно поклясться, грудь выпирает лишь потому, чтодевчонка затянута не в меру. А все на нее уставились, словно только и ждалибесплатного представления! Пусть Маккол и не солгал, что владеет замком, но…Настоящий лорд никогда не позволит себе так заглядеться на горничную. Надо этопрекратить. Он выставляет себя посмешищем!

Марина уже двинулась вперед, но замерла на полушаге, ибо накрыльце показалось странное существо.

Даже юродивым в веригах и цепях, даже полуголым нищим былодалеко до особы, выбежавшей на крыльцо, мелькая серебристыми шелковымитуфельками из-под серебряного парчового платья, которое распирал самый широкийкринолин из всех, виденных когда-либо Мариной. Платье сверкало под солнцем,слепило глаза, однако все же нельзя было не заметить, что кое-где онопротерлось, и прорехи не зашиты, и оборвалась отделка, и обтрепалось кружево. Ивообще – платье кое-как напялено и даже не застегнуто на спине, прикрытойдлинными лохмами полуседых волос и рваной, замусоленной фатой. И эта жуткаяневеста пропищала дребезжащим, пронзительным голоском:

– Брайан! О мой ненаглядный Брайан! Наконец-то ты вернулсяко мне!

Чучело кинулось на шею Десмонду, который, против Марининогоожидания, не грянулся оземь, не кинулся прочь, а весьма нежно сжал сухие лапки,цеплявшиеся за него, и сказал так ласково и тихо, словно утешал плачущее дитя:

– Нет-нет, дорогая Урсула, я не Брайан, увы. Посмотри наменя внимательно!

– Не Брайан? Нет? – пролепетало странное существо.

Залитые слезами глаза в набухших морщинистых векахтрогательно уставились на молодого человека – и вдруг улыбка взошла на сухие,дрожащие уста:

– Ты… Десмонд! Мой маленький Десмонд! Ты вернулся!

– Да, я вернулся. Как же я мог не вернуться к лучшей тетушкев мире?

Он звучно расцеловал пергаментные щечки с толстым слоемрумян, и старая дама засмеялась. Смех ее напоминал звон колокольчиков, и Маринавдруг ощутила, что и у нее глаза наполняются слезами.

«Это и есть „тетучка“, – поняла она. – Ну что ж, довольномила. А при таком племяннике спятить немудрено! И „дядючка“ тоже не в себе?»

Вышеназванный не заставил себя ждать. На крыльцо выскочил высокийсухощавый джентльмен и замер, и всплеснул руками:

– Так ты приехал!

– Разумеется, – пожал плечами Десмонд, и нежная улыбка, скакой он смотрел на тетушку, уступила место довольно-таки ехидной. – Очень радвидеть тебя, Джаспер.

«Непохоже», – подумала Марина. Впрочем, непохоже было, что и«дядючка» рад племяннику. И он очень старательно делает вид, что его засталиврасплох. Ведь прекрасно знал о том, что приедет Десмонд, зачем же комедия… «Аведь он терпеть не может моего милорда!» – догадалась Марина.

Она с интересом взглянула на Джаспера Маккола. Лет подпятьдесят, сухой, как жердь, лицо какое-то желтое, плывущий взор очень светлыхглаз, небрежно уложенные полуседые волосы, но все еще довольно красив. Портилего только почти срезанный подбородок.

– Десмонд! – Новое восклицание заставило Марину вздрогнуть иразогнало напряжение, воцарившееся, пока дядюшка и племянник молча мерили другдруга неприязненными взглядами.