– У тебя больше никого нет.

Надо же, а в его непроницаемой башке, оказывается, много мыслей бродит – и обо мне в том числе. Но зато столько интересного накопилось – какое-то чудо-винишко сегодня попалось: хмельная я, а язык знатно развязался у кейсара!

– Арай, а ты про жену упомянул. То есть вы можете жениться?

– Только те, кто остановил совершенствование по этому пути.

– И что потом? Они по сравнению с вами, образцами нравственности, выглядят бессильными детишками?

– Что-то не могут. Например, получить «тысячелетнюю жизнь».

Я от возбуждения едва не вскочила на ноги. А вот это уже настоящее откровение, которое только в сплетнях и совсем поверхностно в книгах упоминалось. Но я удержалась, чтобы не сбить его с мысли, только скрестила ноги и выпрямила спину.

– Ты правда можешь прожить тысячу лет? А потом еще тысячу, если повторишь?!

– Да.

– Вот это здорово! – я еле сдерживала восторг. – Я слышала байки про этот ритуал. Говорили, что для получения бессмертия надо убить ребенка!

– Разве что в себе, – произнес он.

– Расскажи же! Сколько длится этот ритуал? Или это называется медитацией?

– Несколько десятков дней. У меня было тридцать.

Я сгорала от нетерпения:

– Всего лишь месяц?! Но это же совсем ерунда! Почему так мало заклинателей ее проходят?

– Сначала тренируешься годами останавливать жизненные процессы. В медитации нельзя есть, пить и дышать.

– Что?! Но это же невозможно!

– Поэтому мало.

Он должен был после этого ответа улыбнуться! Просто обязан! Давно уже заподозрила, что ему не чужда ирония. Однако уважения во мне он прибавил – я даже представить себе не могла такие уровни самосовершенствования! И любопытство накрывало меня все сильнее:

– И что происходит в этот месяц? Это трудно?

– Да.

– Что опять да? Подробнее можно? Ты просто лежишь трупом и не шевелишься? Или что-то беспрерывно говоришь? Или… клятый крин, я даже не могу прикинуть еще варианты!

– Расскажу. Но сначала ты. Каким путем ты научилась не любить? – он выделил интонацией слово «ты».

Настроение потухло. Он предлагал сделку – откровенность за откровенность. Но я пока даже для самой себя на этот вопрос толком ответить не могла, потом соображу и обязательно ему расскажу, скрыв только ненужные подробности. Я опустила взгляд и зевнула:

– Кажется, спать пора. Ты сам-то заметил, что на год вперед сегодня наговорил?

– Да.

Арай не спорил – и уже через пару минут спал. А я еще не меньше часа смотрела в темный потолок и думала. С трудом вымела из головы красные вспышки, старую ненависть к черным демонам, переключила мысли на кейсара. Он стал разговаривать намного больше – то ли привык ко мне, то ли смирился с ролью учителя. Ему будет трудно всерьез обучать меня, используя только жесты и односложные слова, вот и идет на такие жертвы. Должна ли я быть ему за это благодарной? Пусть идет в зад, если хочет благодарностей! Но я, видать, пойду за ним, потому что у меня больше никого нет. А он стал. Кем-то, пока не обозначенным четким термином. И я ему стала. Поэтому и начал делать уступки.

Глава 7. Орден Моро

В последнее время Араю все чаще становилось душно, и несколько дней он даже приблизительно не мог понять причину. Первой версией была компания Ви. У девушки была куча недостатков: она живая, дикая, грубая, иногда врала напропалую, а иногда поражала бестактной прямолинейностью. И явно многое скрывала, но как раз к этому пункту у Арая не нашлось претензий – он уважал чужие тайны, как свои собственные. Гораздо позже озарило, что ощущение нехватки воздуха не связано с болтовней или поступками Ви – напротив, оно стало возникать, когда спутница надолго умолкала и оставляла его в покое. Нечаянно она совсем слегка повредила что-то в его тонкой настройке, отчего психика стала нуждаться в притоке воздуха, когда Ви вытворяла нечто непредсказуемое или выдавала что-то откровенное. От нее пахло какой-то первобытной свободой, запаха которой он раньше и не знал, но теперь научился отличать.

Арай с рождения пребывал в одиночестве – даже в те долгие годы, когда в ордене Сэрс его окружала толпа других учеников, магистров и наставников. Он был среди них, но оставался отдельно от них. У Ви же нет понятия о приличиях: она нарушает личные границы и просто не дает шанса увернуться. Теперь они как будто уже вместе, хотя идут к разным целям, объединенные разными причинами. И ему почти нравится это ощущение. Будучи всегда одиноким, он раньше никогда не использовал это слово даже мысленно, ему не с чем было сравнивать, а теперь вдруг четко осознал, где проходит черта: одиночество заканчивается, когда ты позволяешь другому человеку мешать твоей тонкой настройке. Когда некто становится аналогом единственного источника свежей воды.

К тому же полукровка напоминала куриное яйцо – сверху гладко, но что внутри не распознаешь, пока не вскроешь скорлупу. Ее чрезвычайную ловкость можно было списать на кровь, но бойкий ум и образование она спрятать не умела и не пыталась – изредка даже выдавала, что мельком изучала древние языки и колдовские заклинания. Если следовать легенде о жизни в доме некого маркиза, то очень сомнительно, что он пичкал ее даже такими не самыми востребованными навыками. Если извращенец действительно хотел вырастить себе любовницу, то учил бы ее скорее этикету – а как раз в этом вопросе у Ви наблюдался полный провал. С первого дня было заметно, что она умеет общаться с людьми и быть приветливой, но совершенно не различает ранги – к главе города может обратиться той же фразой, что к нищему на обочине. И еще она умеет задавать вопросы: с горящими глазами, полная любопытства, она часто спрашивала о самых важных вещах, желая в них разобраться.

И последний ее вопрос был о медитации «тысячелетней жизни» – той самой, ради которой Арай задержался в Сэрс еще на год. Он долго осваивал эту технику, примерно представлял, что его ждет, но оказался совершенно не готов. Это долгое-долгое забытье само по себе переносимо, но после непременно становишься другим человеком. Сначала много лет тренируешься замедлять все жизненные процессы тела, чтобы не умереть от голода и жажды. Затем учишься, как не сойти с ума от тоски, одиночества и отключения всех чувств. А потом да, останется всего лишь несколько десятков дней медитации, после которой очень долго приходится собирать себя по кускам.

Эту технику преподают только в школе бесчувствия, потому что она плавно вписывается в нее и является ярчайшим ее итогом – как экзамен, который отважится пройти лишь тот, кто в совершенстве обуздал эмоции и уже не способен чего-то испугаться. В теории звучит довольно просто: надо прожить одну смертную жизнь – и никто до конца не знает, все это происходит в голове или дух на самом деле влетает в новорожденного младенца, чтобы стать им на десятилетия вперед. Отсюда и пошли слухи, что надо убить одного ребенка, но истина до конца не известна даже тем, кто через это прошел.

Когда Арай физически стал готов к испытанию, его заперли в окованный бронзой гроб, который оставили в верхней пещере на склоне горы Сэрс. Никаких просьб о пощаде уже никто бы не услышал. Да он и не подумал бы просить – он обязан был стать лучшим из лучших, никакие риски бы его не остановили. Очень много сил ушло на самый первый шаг – остановить всё: себя, время, саму жизнь. Но когда он достиг самого глубинного транса, больше его воли не требовалось – Арай забыл обо всем, что с ним случалось, и о себе самом, он провалился в жизнь новорожденного мальчика – беззащитного и неразумного, как все только что явившиеся на свет, чтобы только начать жить, перенести все испытания и закончить смертью, словно это и была его судьба. Один день настоящего существования – как целый год тамошнего, точно такого же реального.

Иногда ему все еще снилась та жизнь. В ней не было ничего примечательного, но именно там осталось нечто такое, чего Арай никогда не имел до и не будет иметь после: родителей, пусть безграмотных и немного тугих на ум, но добродушных и щедрых, а также его жену – первую и последнюю его любовь. Все знания и умения, достигнутые кровью и потом ранее, в настоящей жизни, были забыты – он чувствовал точно так же, как любой другой человек.

В той жизни он звался простым именем Кадим и был сыном кузнеца. Считался первым красавцем на три села, и все девки мечтали выскочить за него замуж. Но ему в подростковых снах являлась только одна – рыженькая улыбчивая соседская