девчонка. Кадим встречал позже множество женщин красивее нее, однако одна она поражала своей легкостью – к сожалению, с годами перетекшую в легкомысленность. Он не терял надежды завоевать ее сердце, много работал, чтобы предложить ей не только себя – и достиг успеха. В итоге она вышла за него замуж, однако все еще не оставила своей любви к выпивке и гуляниям. Кадим мог бы заподозрить измены, но он ни разу об этом не задумался, потому что не мог себе представить жизни без этого рыжего чуда. Тому самому человеку, коим стал Арай, пришлось терпеть лишения, обуздывать стремления, он похоронил мать, долго ухаживал за отцом, который однажды надорвал спину в кузнице, а сломить его смогла только она – единственная любимая, о которой он так долго мечтал, но так и не сумел приручить. Когда Кадим застал благоверную обнаженной и спящей в объятиях парня, которого считал с детства другом, его разум помутился. Кадим вышел из хаты, взял топор, вернулся, хладнокровно убил бывшего друга, затем и ее – ту, что олицетворяла все его счастье. И жить дальше он смысла не видел. Оставил место кровавой бойни и ушел из родной деревеньки, чтобы сигануть с ближайшей скалы. И сразу после Арай очнулся в собственном теле, пытаясь себя заново осознать.

Он не мог объяснить, почему Кадим поступил именно так. Возможно, в том теле боги даровали Араю не самую сильную выдержку, вот несчастного и унесло от увиденной картины с участием любимой жены. Кадим поплатился за яростную эмоциональность, прожив всего тридцать лет. Арай долго приходил в себя, а потом пытался вспомнить, что делать дальше. Прожитая в медитации жизнь, полная резких и непривычных внутренних ощущений, сильно выбивает из колеи последователя школы бесчувствия, отчего магический резерв почти обнуляется. И чтобы завершить ритуал, он обязан быстро погасить этот взрыв эмоций – и тогда магия вернется, многократно усиленная. А иначе из гроба не выбраться.

Араю удалось разнести бронзовые стены, а на ноги он поднимался уже с двумя кругами кейсара. Прогресс был велик, но многие, прошедшие ритуал, получали сравнимый. Это такое насильное, безысходное умножение силы, когда практикующий либо достигает вершины, либо гибнет в процессе. Если бы Арай умел радоваться, то порадовался бы успеху, но нет, он просто очень долгое время мучился снами о целых трех десятках лет, прожитых то ли в собственной голове, то ли в теле какого-то реального человека.

И сейчас он лежал с закрытыми глазами, после разговора с Ви вдруг заново остро вспомнив, как сложно было перестать быть Кадимом и опять сделаться Араем. И невольно сравнивал – а ведь Ви немного похожа на его рыженькую жену, доведшую его до страшного преступления. Выкинуть из памяти ее имя стало первейшей задачей после пробуждения, но ее смутный образ он все же окончательно стереть не смог. Во внешности двух девушек не было ничего общего, а вот часть повадок совпадала: Ви тоже любила вино и веселье, она также стремилась к дикости и свободе, была похотливой и эгоистичной. Кадим считался завидным женихом, но из всех девушек выбрал именно такую. Не объясняется ли снисходительность Арая к Ви тем, что его единственная любовь обладала тем же типажом характера? Он несет этот крючок в своем разуме после медитации «тысячелетней жизни» или всегда его имел? Ви умеет подбираться близко, надо не допустить, чтобы она оказалась слишком близко. Раз его можно зацепить именно на такую взбалмошность и легкость нрава, то он может случайно стать уязвим. Было бы хорошо, уйди она сама – пусть найдет другую цель и причину, другого спутника или учителя. Наверняка очень скоро так и произойдет: своенравным людям нередко хочется все поменять.

* * *

Я проснулась с рассветом – это редкость, когда я открывала глаза раньше Арая. Видимо, даже такие, как он, могут утомляться в дороге и позволять себе немного отдыха. Я тихо переоделась и выскользнула из комнаты, поскольку уже несколько минут как загорелась идеей. Нет, я не смиренная овца, но я стала ученицей самого настоящего кейсара, а у того смирение в жилах особыми знаками прописано. И нет ничего плохого, если я немного подыграю – покажу, что не только он в нашей команде способен прокормить нас честными заработками. Заодно продемонстрирую своему хмурому спутнику, что давно совсем не злюсь о пустой трате целого состояния. Я выпила стакан молока, махнула заспанному работнику и побежала на улицу, дабы побыстрее найти главную площадь. Продавцы просыпаются рано, как и некоторые покупатели – во всех городах знают, что первым часто выпадает хорошая скидка с цены, ведь по старому поверью торговый день надо открыть любой покупкой – с нее удача и начинается.

Раньше мне приходилось зарабатывать танцами. К сожалению, сейчас одежда не подходила: штаны и безрукавка показывали изящество фигуры, но не добавляли движениям яркой феерии. Но мне тоже надо было начать свой торговый день, то есть сделать самой себе скидку на обстоятельства. Я нашла хорошее место, где прохожих становилось все больше, но хватало и пространства, огляделась. В своем таланте я не сомневалась, но бдительность лучше не терять и постоянно посматривать по сторонам. В небольших поселениях к танцам давно относились спокойно и даже приветственно, в отдаленных селах вообще позабыли, что подобное когда-то при Свете было запрещено. К тому же к представлениям на городских площадях публика привыкшая: повсюду показывают унылые театральные постановки или профессионально поставленным голосом декламируют цитаты из трактатов. Разумеется, на таком фоне мои танцы сразу привлекали к себе внимание и доставляли зевакам настоящее удовольствие, а не натужную радость.

Не исключением стал и этот городок. Я расстелила перед собой платок, прижала с двух сторон камешками, и начала танцевать: в полной тишине водила руками по воздуху, затем добавила движения телом, а потом и тихо запела мелодию без слов. Ранние покупатели забыли о товарах и бежали ближе поглазеть. Монетки на платок бросали мелкие, но много – люди ни раньше, ни сейчас не скупились на то, чтобы я продолжала представление. Уже через полчаса я взяла монеты в горсть, под разочарованные возгласы забежала в ближайшую лавку, а потом вышла оттуда уже в длинной цветастой юбке. Учитель в раннем детстве мне когда-то объяснял: хочешь заработать на каком-то деле больше – сначала положи туда деньги, они обернутся сторицей.

Так и происходило. Теперь я пела громче, а струящиеся волны вокруг моих ног заставляли зрителей бросать уже не только медяки – на платок упала даже пара серебряных монет. Первую бросил тот самый торговец, что недавно продал мне юбку, а теперь выбил себе место в первом ряду и громко хлопал. Уж точно, это ему не зычное чтение скучных книг, которым обычно приходится наслаждаться. А город оказался не так уж мал, коим показался на первый взгляд, и довольно богат – многие прохожие были прилично одеты и почти у всех завалялась в кармане денежка, которую не жаль потратить на развлечение. Если так пойдет и дальше, то к вечеру я и на пару золотых соберу – вот Арая порадую. Возможно, он даже на похвалу расщедрится! Но до вечера я здесь оставаться не могла – боялась, что кейсар плюнет и уйдет без меня. Поэтому отвела себе еще пару часов – хватит, чтобы дальше не совсем голяками идти.

– Краса-то какая! – похвалила дородная женщина в стороне. – Аж самой захотелось так же бедрами водить!

– Не стоит, уважаемая! Пощадите наши очи! – со смехом ответил ей рыжеволосый юноша и сразу обратился ко мне: – Девушка, ты у нас проездом? Присмотрела, где остановиться?

Я никому не отвечала. По опыту знала, что скоро могут раздаться предложения зайти в гости или угостить обедом. И раньше я нередко соглашалась – ела до отвала и покидала разочарованного ухажера. Но тогда я была одна, а теперь путешествую с Араем, не могу себе позволить тех же вольностей.

На очередном вираже я высоко подняла ногу, полностью скрытую воланами юбки, с улыбкой осмотрела плотную толпу. Но что-то насторожило меня – поэтому сделала еще круг и пригляделась. За несколькими рядами рассмотрела хмурое лицо незнакомого старика – он точно не наслаждался зрелищем. Подняла вверх руки и подпрыгнула. Убедилась, что тот в рясе. И, кажется, не один. Именно таких зевак и надо отслеживать – монахи из какого-нибудь ближайшего храма, которые обычно терпеть не могут песен и танцев. Сейчас они грубо распихнут зевак и прикажут мне уйти, не тревожить души честных горожан порочными плясками. С подобным я один раз сталкивалась, и сейчас решила