в жизнь не притронулась бы к кенгурятине, но сейчас у нее была только одна мысль — наесться до отвала. Насытившись же вполне, Эбби почувствовала, как на нее навалилась невыносимая усталость. Уже совсем стемнело — она улеглась рядом с догорающим костром и сомкнула веки.

Эбби проснулась, оттого что ее растолкали. Она ожидала, что это Уинстон или Алфи, но каково же было ее удивление, когда она увидела, что ее со всех сторон обступили аборигены. Мигом вскочив на ноги, Эбби обвела их взглядом. В лунном свете она узнала двух женщин, которых видела прежде. Неужто они вернулись, чтобы поквитаться с нею за то, что она украла у них еду? Ей стало страшно.

— Простите, что я взяла ваше мясо. Но мне очень хотелось есть, — сказала она со слезами на глазах.

Женщины стали совещаться, предоставив Эбби догадываться — о чем. Говорили они отрывисто, быстро и горячо. Девушка поняла — они спорят, что с нею делать.

— Пожалуйста, не трогайте меня! — в голос взмолилась Эбби. Она чувствовала, что попала из огня да в полымя и что новую беду ей уже не пережить. Потрясенная до глубины души, она снова ощутила, как силы оставляют ее, опустилась наземь и сжалась в комок.

Наконец женщины угомонились, после чего одна из них присела на корточки подле Эбби, осмотрела шишку у нее на виске и затянула песню, тогда как остальные ее сородичи стояли рядом и молча наблюдали. Эбби закрыла глаза и не видела, как туземка раскрыла плетеную сумку, висевшую у нее на поясе, достала пригоршню какого-то порошка, наподобие костной муки, и принялась посыпать им девушку. Эбби не сопротивлялась. У нее не осталось на это сил — ни физических, ни душевных. Ей хотелось только одного — чтобы папа с Нилом были живы и чтобы все снова стало так, как было еще несколько дней назад.

На следующее утро Эбби разбудили жужжащие вокруг мухи и яркий солнечный свет. Она чувствовала себя отдохнувшей, хотя первое время не могла вспомнить, что с нею было минувшей ночью. И лишь когда она встала и заметила, что как будто обсыпана пылью, ей вспомнилось, как с нею что-то проделывала туземка. Не будь этого вещественного доказательства, которое девушка стряхнула со своего платья, она бы сочла, что все это ей приснилось. Эбби посмотрела, как на востоке встает солнце, и заключила, что все время шла на северо-восток. И с этой уверенностью снова тронулась в путь.

ГЛАВА ПЯТАЯ

— Мама, а ведь одна из этих девушек вполне сгодилась бы в компаньонки. Они все вроде как хваткие. — Джек Хокер уже битый час торчал в конторе по найму Шарпа со своей матерью, Сибил, а та все никак не могла определиться с девицами, значившимися в кандидатском списке Милтона Шарпа.

— Они же все равнодушны и к музыке, и к театру, да и молоды они слишком, так что, думаю, ни одна из них не подойдет, — посетовала Сибил. — У меня с компаньонкой должно быть хоть что-то общее, а что общего у меня может быть с молоденькой девицей? У нас в доме уже есть две дурынды, и сам знаешь, никакого с ними сладу. — В таких выражениях отзывалась она о прислуге.

— Не суди так строго об Эльзе и Марии, мама. Они очень даже старательные. Что же до этих девушек, может, они и питают тягу к искусствам… А ежели нет, сделай так, чтоб она у них пробудилась. Тебе и карты в руки, — посоветовал Джек. — Через твои руки столько девиц прошло в театре, что и не счесть, стало быть, и с этими можно сладить при желании, — точно подметил он.

Сибил воззрилась на сына с сомнением.

— Городские девицы, которых я вышколила, хотели стать актрисами, их не надо было тащить за уши — только направлять.

— Да уж, миссис Хокер, угадать по внешнему облику, что за девица перед тобой, дело непростое, — с пониманием заметил Милтон. — Но если вам угодно подыскать среди них какую-нибудь особенную, да хоть бы и не одну, что ж, думаю, это можно устроить.

— По-моему, это пустая трата времени… — вздохнула Сибил.

— Но выбирать-то тебе, мама, — теряя терпение, сказал Джек. — И потом, ты же сама всю дорогу жалуешься, что днем, пока я на ферме, тебе не с кем душу отвести, так что кто-то все же лучше, чем никого.

— Уж если мне придется проводить с нею целый день, хотелось бы, чтобы она умела поддерживать занимательную беседу, — заметила в свое оправдание Сибил.

Сибил Хокер, проведя почти год у сына Джека на ферме в Бангари, полагала, что нет ничего хуже, чем мыкать одиночество в провинции. До этого она вместе с Джеральдом, отцом Джека, жила в Аделаиде, пока того не настигла внезапная кончина, и принимала не последнее участие в театральной жизни города. Когда-то, перед тем как выйти замуж за Джеральда, она и сама была актрисой, но пожертвовала подмостками ради сыновей, которых они поднимали вдвоем с мужем, проживая в Лондоне. Когда же их мальчики подросли, они всем семейством перебрались в Австралию, потому как Джеральду взбрело, будто на фермерстве в заморских краях можно сколотить целое состояние. Он взял у местных властей в аренду большой участок земли в долине Клэр и счел нужным поделить его между тремя сыновьями, чтобы те исправно трудились на земле. Однако Сибил решительно настаивала на том, чтобы они вдвоем с Джеральдом переехали на жительство в город, где она сможет вернуться на театральное поприще. Джеральд согласился, но только через полгода, после того как поможет сыновьям встать на ноги. Сибил тогда казалось, что эти полгода никогда не закончатся.

Поначалу Джек прикупил пять тысяч голов мериносов и засеял свой надел зерновыми. Его братья, Уильям и Том, тоже купили по три сотни голов крупного рогатого скота для разведения на своих угодьях, а помимо того по небольшому стаду овец. Однако крупная скотина нуждалась в пастбищах попросторнее, особенно летом, к тому же Уильям с Томом скоро обнаружили, что на их угодьях и грунтовых вод маловато, не то что на земле Джека, поэтому братья, случалось, ссорились. Ко всему прочему, у них на троих было полторы сотни голов лошадей.

После скоропостижной смерти отца Джек упрашивал мать переехать к нему в Бангари, где ему было бы сподручнее заботиться о ней. Поначалу Сибил противилась, но после того, как однажды заболела, впрочем ненадолго, наконец согласилась. И все же она сильно скучала по жизни в городе, где