– Поработать?

– В смысле… не поработать в плане реальной работы. Я про свои фильмы.

– Ого, это же здорово!

– Спасибо. Я тогда… – Зелено-карие глаза Хьюго следят за ней, пока она вертится в тесном пространстве, доставая сначала камеру, а потом компьютер. – До ужина еще пара часов, так что я пока просто посижу в вагоне-ресторане, если ты не возражаешь…

Он пожимает плечами.

– Конечно, я не возражаю.

Мэй на секунду останавливается, и они смотрят друг на друга. На ее плече уже болтается сумка, а в кармане снова жужжит телефон.

– Точно? – произносит она одновременно с Хьюго.

Они оба смеются.

– Да, – говорит Мэй. – Мне будет полезно побыть одной и устроить себе мозговой штурм.

– Со мной в доме живет еще семь человек, так что я, наверное, смогу вынести немного времени в полном одиночестве, – отвечает Хьюго, откидываясь на спинку сиденья и открывая книгу. Но прежде чем Мэй успевает уйти, он снова поднимает на нее взгляд. – Эй, не забудь рассказать ей про пауков, ладно?

Мэй непонимающе смотрит на него.

– Что?

– Я про твою подругу. Не забудь рассказать ей, что я даже паука не обижу.

– Хорошо, – с улыбкой отвечает девушка.

Выйдя из купе, она пробирается по поезду, чувствуя себя пинбольным мячиком, когда ее качает из стороны в сторону. Вдоль коридоров тянутся купе, некоторые такие же маленькие, как у них, а некоторые гораздо больше, с отдельными ванными комнатами, раковинами и сиденьями, соединяющимися в диваны. Ей видно, как люди внутри листают книги, изучают карты и смотрят в телефоны, положив ноги в носках на свободные кресла, и она думает о Хьюго, который сейчас читает в одиночестве в их купе, точно так же вытянув ноги на сиденье, где должна сидеть она.

Войдя в вагон-ресторан, Мэй покупает себе чашечку кофе и садится за один из столов, похожий на столы для пикника в парках. Позади нее пожилой мужчина читает газету, рядом обедает захваченным с собой ланчем супружеская пара амишей[8]. Остальные места пустуют.

Собравшись позвонить Приянке, Мэй замечает новое сообщение.

Бабуля: «Ну что? Уже влюбилась?»

Мэй: «Нет!»

Бабуля: «Скажи ему, что у него прекрасные глаза. Это всегда срабатывает».

Мэй: «Еще чего! Как там дома?»

Бабуля: «Чудесно, только твои папаши никак не уйдут. Я уже сказала им, что со мной все в порядке, и пытаюсь отправить их домой, но это то же самое, что щелкать по носу щенков. Думаю, они останутся на ночь».

Мэй: «Да здравствуют соседи по комнате!»

Бабуля: «Похоже, что так».

Мэй: «Напишу тебе завтра».

Бабуля: «Договорились. Но не забудь, что я тебе сказала».

Мэй: «Что?»

Бабуля: «Скажи ему, что у него красивые глаза. Уж в этом ты можешь мне довериться».

Мэй: «А если это неправда?»

Бабуля: «А какие у него глаза?»

Мэй: «Это совсем неважно».

И все же, положив телефон на стол, Мэй думает о глазах Хьюго, об этом необычном сочетании карего и зеленого и о том, как они сияли, когда он впервые увидел ее. Чтобы отвлечься, девушка решает позвонить Приянке, но подруга, видимо, на занятиях, потому что ее сразу переключает на голосовую почту. Тогда Мэй открывает ноутбук. Некоторое время она просто сидит и смотрит на пустую страницу в надежде, что, как по волшебству, ей в голову придет идея нового фильма. Конечно же, ничего такого не происходит, и тогда она берется за книгу – методическое пособие по кинопроизводству, предназначенное для студентов кинематографической специальности, к которым Мэй пока не относится, но ей хочется прочесть его на тот случай, если удастся перевестись пораньше. За чтением она и коротает время.

Позднее, когда солнце начало спускаться, путаясь в кронах деревьев, поезд впервые снизил скорость. Мэй отрывается от книги и, посмотрев в окно, замечает уже знакомые ей по многочисленным поездкам в город места: излучину реки, где всегда собираются гуси, старый сарай для лодок с давно облупившейся синей краской на стенах, церковь с тонким шпилем. Прямо за ней виднеется верхушка здания из красного кирпича, которое располагается по соседству с папиной галереей, и ряды телефонных столбов на их улице.

У нее нет никакого права скучать по дому. Пока. Но, увидев все это, Мэй ощущает щемящую тоску. И хотя дома сейчас никого нет – те трое человек, которых она любит больше всего на свете, пока еще в городе, – от близости к старенькому желтому дому у нее щемит сердце.

Когда поезд останавливается на станции, несколько людей выходят, и на смену им, с помощью проводников поднимая багаж, в вагоны забираются новые пассажиры. Мэй смотрит на реку Гудзон в другое окно. Сейчас ее воды спокойные и серые, в них отражается небо.

Вдруг Мэй приходит в голову, что в том направлении, в котором они двигаются, она никогда раньше не уезжала на поезде дальше этой станции. Она понятия не имеет, сколько еще железнодорожные пути тянутся вдоль реки, когда дома сменятся фермами, и вообще, какими станут пейзажи, когда поезд поедет дальше, к западной границе штата. Но ей не терпится узнать!

Состав снова приходит в движение, и Мэй прислоняется лбом к стеклу, последний раз оглядывая городок, и слово «дом», словно пульс, стучит в ушах, когда он исчезает из поля зрения.

Хьюго один в купе. Он наклоняется, касается носом окна и смотрит, как мимо скользит река. Она все время меняется: синий переходит в серый, серый в коричневый. Иногда она напоминает ему реку Уэй в его родном городе, где они с Альфи, Поппи, Джорджем, Оскаром и Айлой играли с палочками, когда были совсем маленькими, или бегали в резиновых сапогах и возвращались домой перепачканные грязью. Воспоминания об этом щемящей тоской отзываются в его сердце, но стоит ему моргнуть, как река снова преображается: теперь она широкая, с белыми барашками на волнах и переливается в солнечном свете, слишком ярком даже для Англии из его воспоминаний.

Хьюго приходит в голову, что все реки, должно быть, похожи.

Им досталось тихое купе почти в самом хвосте поезда – мимо почти никто не проходит. В конце вагона есть две маленькие ванные комнаты и душевая, куда Хьюго еще не осмелился заглянуть. Рядом с металлическими дверями на стеллажах громоздится багаж. Вот и все примечательное, пожалуй.

Сначала Хьюго обрадовался, что весь этот маленький уголок поезда в его полном распоряжении. Он сидел в тишине, словно укутанный в шерстяное одеяло. Было в этом что-то умиротворяющее: никто не говорил ему убрать ноги с сиденья, не просил помочь с домашним заданием и не болтал, когда он пытался читать.