Чертик улыбался до ушей. Ниже виднелась надпись, которую было сложно разобрать. В конце концов Зине удалось прочитать: «АНГЕЛ-ГУБИТЕЛЬ». Теперь она прекрасно знала, что следующей ее целью будет поход в библиотеку, чтобы понять, что это может быть за книга.

Спрятав обрывок страницы в сумку, Крестовская вышла из аудитории.

Было странно вновь чувствовать разлитый в воздухе формальдегид. Переступать порог, за которым было похоронено столько прошедших дней. Серые стены, плитки пола… Зина споткнулась, остановилась у порога, побелевшими пальцами вцепилась в косяк двери. Она была похожа на утопающего, хватающегося за спасательный круг. От кого хотела она спастись? Или кого-то спасти?…

— Скучаете? — по-своему истолковал ее нерешительность Матвеев.

И в самом деле — Крестовская сама себе не могла объяснить, что с ней происходит. Что же сказать, чтоб было понятно ему?

— Нет, — решительно мотнула она головой, — не скучаю.

И тут же, боясь, что это может выглядеть слишком резко, поспешила добавить:

— Просто я уже очень давно не проводила вскрытия. Боюсь не справиться.

— Чепуха! — беззлобно хохотнул Матвеев. — Тот, кто однажды вошел в эти стены, запоминает такое на всю жизнь.

Зина поразилась, как точно он сформулировал то, о чем на самом деле не имел ни малейшего представления.

Внутри морга было тихо. Только в комнате для санитаров, как и прежде, слишком громко тикали поломанные часы. Они отставали, всегда показывали неправильное время, и Зина вдруг подумала: успели их починить или нет…

— Скажите, — обернулась она к Матвееву, чтобы отвлечь себя от прошлого, — а этого человека вы опознали? Есть какие-то предположения, кто это?

— К сожалению, нет. Никаких зацепок, — вздохнул Матвеев. — Личность его мы установить не смогли. Пока. Конечно, это вопрос времени. Но сейчас все печально. Документов при нем обнаружено не было. По картотеке без вести пропавших он не проходил. Никто из родственников не подавал заявления о розыске. Отпечатков его пальцев в нашей картотеке нет… Так странно — как будто и не было такого человека. Но это же невозможно. Где-то следы его должны быть! — Похоже, он сам был растерян.

— Может, он сидел в лагерях? И его выпустили? — предположила Зина.

— Тогда бы у нас точно были бы его отпечатки пальцев, — мотнул головой Матвеев. — Все отпечатки тех, кто сидел, есть в нашей картотеке. Вчера мы проверили — никаких следов.

— Действительно странно, — Зина задумалась. — Как такое может быть — человек, которого никто не ищет?

— Может быть и не такое! — снова вздохнул Матвеев. — Я тут уже, несмотря на возраст, такого насмотрелся! Все эти семейные, родственные, любовные отношения — это же просто иллюзия! На самом деле все, что есть у человека, — это одиночество.

— Человек рождается один, и умирает один, — процитировала Зина на память, причем сама она не помнила, откуда эти слова.

— Верно, — кивнул Матвеев, — так что нет ничего странного в том, что мы не можем опознать этого человека.

На самом деле Зине все это было знакомо. Она насмотрелась разного, каждый день проводя в этих стенах. Именно здесь была настоящая правда, та последняя истина, понимание которой приходит слишком поздно. Зину всегда преследовало чувство, что после смерти люди начинают говорить громче, чем когда-либо при жизни. Они рассказывают о себе, обо всех своих ошибках и грехах, которые привели их сюда — на этот оцинкованный стол, как в последнюю гавань этого земного мира, не отказывающую в приюте никому и никогда. И говорят по одной простой причине: иногда молчание бывает громче крика. Нужно только услышать их вовремя. А самым громким голосом бывает тот, который не слышен…

Крестовская и Матвеев вошли в помещение ординаторской, знакомое ей до мелочей. Вот и ее стол… Зина подошла, провела рукой… Он был девственно чист.

— Людей по-прежнему не хватает? — улыбнулась она.

— Хотите вернуться? — без тени улыбки спросил Матвеев.

— Не думала об этом, — качнула Зина головой.

— Неправда! Еще как думали! И сейчас думаете! — воскликнул вдруг Матвеев. — Только вы пока не вернетесь.

— Я знаю, — вздохнула Зина, пожав плечами, отведя глаза в сторону. Ей вдруг почему-то расхотелось говорить.

Дверь распахнулась, и на пороге появился мужчина лет 50-ти. Высокий, в белом халате, очень худой, с большими залысинами на висках. Взгляд приковывали густые, просто какие-то невероятные усы — черные с сединой.

— Доброе утро! — поздоровался он довольно приветливо и обернулся к Зинаиде: — Вы можете готовиться. Жду вас в первой прозекторской через двадцать минут.

— Это главный патологоанатом, — поспешил пояснить Матвеев, — вскрытие вы будете проводить вместе. Знакомьтесь, — запоздало представил: — Кобылянский Валерий Сергеевич. Очень хороший специалист.

— А где Николай Степанович? — опешила Зина.

— Его больше нет, — Кобылянский старательно отвел глаза в сторону. — Меня назначили вместо него. — И тут же затараторил: — Я о вас очень много слышал! Знаю, что вы были любимой ученицей Каца. Я тоже учился у него!..

— Валерий Степанович заведовал моргом одной из городских больниц, — прервал его Матвеев, поясняя.

— Понятно, — сухо произнесла Зина.

— В общем, я… Я жду вас, — Кобылянский вышел из помещения. Зина начала переодеваться.

Уже через пару минут она стояла возле стола в прозекторской, растерянно глядя на скрытое под простыней тело и чувствуя себя так, словно присутствует на своем первом вскрытии. Странное чувство возвращения прошлого испугало ее. Как все сильные, деятельные натуры, Зина прошлого не любила. Она старалась изо всех сил, стремилась жить дальше. Идти вперед, чего бы ей это не стоило… Собравшись, она отогнала все неприятные мысли.

— Скажите… — до предела понизив голос, Крестовская перегнулась через стол, — скажите, Николай Степанович арестован?

— Да, — тихо подтвердил Кобылянский, — сына его расстреляли как врага народа. А потом забрали и Николая Степановича.

— Он так верил, что спасется, — на глаза Зины помимо ее воли навернулись слезы, — все делал для этого… В морг пришел, сотрудничал с НКВД…

— Тихо, умоляю… Ничего больше не говорите, — прошептал Кобылянский, — здесь все прослушивается. Я рад, что мы с вами мыслим одинаково.

— Господи, он так верил в свое спасение! — вздохнула горько Зина.

— Мы все в это верим, — отозвался глухо Кобылянский.

Ровно через два часа Крестовская и новый начальник морга сидели в кабинете. Она с тоской взглянула на стенку, в которой отчетливо виднелась ниша — тайник Каца, где тот хранил запасы коньяка. Кобылянский поймал ее взгляд.