А между тем начальство было молодо и довольно красиво — с мужественным, уверенным, сильным лицом… Такие лица очень нравятся женщинам. Красивы были и темные, почти черные, очень выразительные глаза и непокорные вихри черных волос, обстриженные по стандартному требованию к военной форме.

Несмотря на то что мужчина был в штатском — обычном сером костюме из дорогой, импортной ткани, и в черном плаще, — в его принадлежности к органам НКВД нельзя было сомневаться. Только представители этой страшной организации могли держаться с такой вызывающей самоуверенностью, выражая спокойствие, граничащее с наглостью, что для всех остальных, как правило, означало смертный приговор.

Двое, жавшиеся на заднем сиденье, были самыми обыкновенными людьми. Одеты они были тоже в штатское. Безликие, невыразительные — они были идеальной картинкой свиты, которая всегда играет короля.

Было видно, что они напуганы, подавлены, ощущают себя не в своей тарелке. А оттого смотрели в пол, и никакой лиман, сверкающий в уходящем вечернем свете, их не интересовал.

— Красиво-то как! — произнес командир, любующийся красотами природы, вполоборота и бросив презрительный взгляд на своих спутников. — Соберитесь, тюлени, подъезжаем.

— Григорий Николаевич, еще два дома, и мы на месте! — не отрываясь от баранки, сказал шофер.

— Отлично, — кивнул Григорий Бершадов. — Это был именно он.

— Григорий Николаевич… Мы по плану действуем? — подал тихий голос один из мужчин с заднего сиденья.

— Запомни, — Бершадов бросил на него проницательный, недружелюбный взгляд, — планы существуют только у вас, военных дуболомов. Оттого вы всегда и проигрываете. В нашем деле только один план — никаких планов! Будем действовать по обстановке.

— Понятно, — вздохнул мужчина.

— И учтите, — снова обернулся Бершадов, — если вы мне все дело провалите, пойдете в расход сразу!

— Ты мы его это… арестуем… или того? — спросил второй мужчина, которого, по всему было видно, не напугали слова начальника. Чувствовалось, что он более опытный, чем его товарищ.

— Посмотрим, — хмыкнул Бершадов, и на его лице появилось выражение, по которому было ясно: больше вопросов не задавать.

Автомобиль завернул на главную улицу поселка и покатил к самому концу села.

— Нужный дом — второй с конца, стоит на отшибе. Поближе к лиману, — сказал шофер. — Где остановиться?

— Проезжай его, остановись в поле, так, чтобы с дороги было не видно, — скомандовал Бершадов. — К дому пойдем пешком.

Машина быстро выехала за пределы села Роксоланы. Мелькнули уже зажженные в домах огоньки. Шофер свернул налево и остановился в небольшой лесополосе за поселком. Кусты и уже наступившая темнота скрыли автомобиль полностью.

— Отлично, — произнес Бершадов, осмотревшись по сторонам, — здесь не разглядеть. Ты, — повернулся он к водителю, — сидишь и ждешь. Двигатель заглушить, но из машины не выходить.

Он вылез первым, подавая пример своим спутникам. Те последовали за ним.

— Приготовиться! — тихо скомандовал Бершадов, доставая пистолет. Оружие появилось и в руках остальных мужчин.

Нужный им дом представлял собой обычный бревенчатый одноэтажный сруб с двумя окнами и крышей, крытой камышом. Окна его были освещены.

Мужчины подошли к ближайшему окну и заглянули внутрь. Сквозь тоненькие ситцевые занавески отлично можно было рассмотреть все, что происходит в комнате.

За дощатым столом, освещенным свисающей с потолка керосиновой лампой, ужинала семья. Во главе стола сидел мужчина лет сорока, с длинной окладистой бородой. Женщина с изможденным лицом чистила вареную в мундире картошку и раздавала детям — мальчику и девочке лет шести, по виду двойняшкам. Мальчик весело болтал под стулом ногами.

— Ой, — как-то по-домашнему, с удовлетворением кивнул Бершадов, внимательно вглядываясь в лицо сидящего за столом хозяина, — это он. Ошибки быть не может.

— Засаду под окнами устраивать будем? — шепотом спросил один из подчиненных.

— А зачем? — усмехнулся Бершадов. — Все равно он уже никуда не уйдет! А в доме, похоже, больше никого нет.

Он неожиданно взбежал на узкое крыльцо и загромыхал кулаком в дверь.

— Кто здесь? — послышался изнутри голос женщины.

— Открывайте! Важное дело к вашему мужу! — грубо произнес Бершадов.

— Уходите… — внезапно попыталась перечить женщина.

— Нам дверь высадить? — уже спокойно поинтересовался Бершадов.

За дверью всхлипнули, звякнула цепочка… Оттолкнув открывавшую ему женщину, Бершадов ввалился в комнату. Подчиненные следовали за ним.

Женщина прижала к себе испуганных детей. Хозяин дома поднялся со стула, сжимая кулаки. Он побледнел, кровь отхлынула от его лица.

— Вы… Опять вы… — трагическим шепотом произнес. На его лице появилось выражение муки.

— Забирай детей и вон из дома! — Бершадов обернулся к женщине. — И чтоб до утра сюда не возвращалась. И учти: второй раз повторять не буду! Я не всегда бываю таким добрым.

Заплакав, женщина принялась лихорадочно одевать детей.

— А что с мужем будет? — дрожащим голосом спросила она.

— Никакой он тебе не муж! — огрызнулся Бершадов. — Скажи спасибо, что я не за детьми пришел. Аморально воспитываются у мамаши с сожителем!

Женщина, замолчав, быстро вывела детей из дома. Хлопнула входная дверь. Бершадов запер ее, потом вернулся в комнату.

— Я же говорил: мы тебя из-под земли достанем! — усаживаясь сверху на стул, усмехнулся он. — Я предупреждал? Предупреждал. Так что пеняй на себя!

— Ничего я вам не скажу! — Хозяин отскочил к стене.

— Дом обыскать, — спокойно скомандовал своим людям Бершадов.

Начался обыск — быстрый и профессиональный. В доме было очень мало вещей. Судя по хмурому лицу Бершадова, результата у этого обыска не было.

— Тебе лучше все сказать, как есть, — он не спускал с лица мужчины злых глаз. — Я же говорил: достану тебя хоть из-под земли! Так что лучше тебе сразу признаться!

— Не в чем, — хмуро произнес тот.

— Ой ли! — задорно рассмеялся Бершадов. — Ты живешь здесь под чужим именем. А председатель колхоза знает, что ты беглый монах? Вернее бывший? Ты детей без закона наплодил. А вам это запрещено, кажется. Как же так — монах и дети? Неувязочка!

— Дети мои чисты перед Богом! — отрезал хозяин. — А я… Греха моего в том нет. Если уничтожен монастырь, монах имеет право жить в миру. Я ничего не нарушил.

— Так ли? Сбежал, как крыса паршивая, с бабой спать, в то время, когда твои товарищи пошли на мученичество в лагерях? Ради бабы своих же товарищей предал! И монах ты был хреновый, и дурак по жизни, — веселился Бершадов. — Так что давай говори, что я хочу от тебя слышать, и не морочь голову! Нет у меня ни времени, ни нервов.