Коридор был пустым и тихим. Все спали. Наручные часики показывали половину третьего ночи. Зина удивилась тому, что так долго пролежала без сна.

Звонок повторился. Она вздрогнула. Не хватало еще, чтобы проснулся кто-то из соседей! Паника в квартире будет обеспечена. Крестовская быстро пошла к двери.

— Кто здесь? Кто это? — громко произнесла, пригнувшись к замочной скважине.

Ответом ей было молчание. Зина поежилась. Никаких звуков… Учитывая человека в плаще — это было уже слишком! Крестовская начала испытывать злость. Сама не понимая, что делает, она распахнула дверь… и застыла. Там никого не было. Никого. Пустой, темноватый коридор.

— Кто здесь… — дрожащим голосом повторила в тишину Зина. Зубы ее стали выбивать мелкую, противную дрожь.

Ведь ей не послышалось! Она еще не сошла с ума! Отчетливо слышала звонки, причем дважды. Ошибиться было невозможно. И вот…

Зина ступила вперед, вышла за дверь. Выглянула на лестницу. Ни души. Полная тишина. Дом спал. Какой-то мистический ужас, внезапно охвативший ее, когда она разглядела следящего за ней человека, возобновился с новой силой, просто захватил ее с головой.

Оставаться в коридоре дольше было невозможно. Еле живая, Крестовская быстро захлопнула дверь, заперла на все замки и почти бегом вернулась в свою комнату. Сбросила шаль на пол. Забралась под одеяло с головой. Все ее тело содрогалось словно в припадке. Никогда еще ужас не охватывал ее с такой мощью…

Но очень скоро пришел сон — быстрый, душный, как грозовое облако, сон без сновидений, который накрыл ее с головой. Зина провалилась в него будто в бездну, но даже во сне продолжала дрожать.

Проснулась она на рассвете, резко, словно ее ударило током. Села на кровати. Часы показывали 6 утра.

И тут Зина вспомнила. Вахтер. Он же хотел рассказать ей о чем-то. А вдруг это важно… Крестовская стала одеваться.

К ее огромному удивлению, корпус института был не заперт. Неужели кто-то пришел на работу до нее? Зина сразу заглянула в клетушку вахтера. Там никого не было.

Откуда-то издалека раздалось шарканье по полу, звякнула дужка ведра. Из-за угла появилась старуха-уборщица. Крестовская бросилась к ней:

— А где Михалыч?

— А бог его знает… Не видала сегодня.

— Как не видала? А дверь кто открыл?

— Так не заперто было. А шо?

— Что? Дверь была открыта?

— Ну!

— А Михалыч, вахтер?

— Да не явился на работу твой Михалыч! Кому он сдался, алкаш старый! Не пришел, видать, напился, синяк старый, дома. Уж в этот раз не сойдет ему с рук! Я и завхозше сказала, шо нету Михалыча… Получит свое, старый черт!

Зина бросилась искать завхоза и очень скоро обнаружила ту в подвале. Пожилая женщина перекладывала какие-то коробки в подсобке.

— Доброе утро! Вы Михалыча видели, вахтера?

— Доброе… Михалыча? — растерявшись, повторила завхоз. — Так не явился он на работу!

— Как не явился? Он же вечером полки в подвале прибивал! — едва не закричала Зина.

— И точно… Был Михалыч. Вот теперь вспомнила. Так куда же он делся?

— Это я у вас хочу спросить! Почему он ушел, когда?

— Да не знаю я ничего… — совсем растерялась завхоз.

Зина бросилась в отдел кадров и еле умолила молоденькую девчонку, сидевшую там, найти ей адрес вахтера Михалыча. На уговоры ушло долгое время — девчонка только хлопала ресницами и не понимала ничего.

Михалыч жил на Мясоедовской, рядом с Еврейской больницей. Крестовская поспешила на кафедру, где было уже достаточно много людей. К счастью, Матвеев ответил почти сразу — снял телефонную трубку после второго гудка.

— Очень важно! Нужно приехать немедленно… С машиной! — прокричала Зина, не обращая никакого внимания на коллег, которые прислушивались к каждому ее слову.

— Понял, — ответил сообразительный Матвеев.

Потом Крестовская ворвалась в кабинет к заведующей:

— Мне нужна замена на два дня — на сегодня и на завтра!

— Что вы себе позволяете? — заведующая надулась, как индюк.

— То, ради чего я здесь! Вы ведь прекрасно знаете, кто устроил меня на работу! — выпалила Зина.

— На два дня? — заведующая тут же деловито принялась писать в календаре. — Ладно. У вас все?

— Все, — Зину тошнило от всего этого. Но ничего поделать она не могла.

Спустившись вниз, стала ждать Матвеева. По дороге к дому вахтера Зина ругала себя последними словами. Было уже понятно, что с Михалычем произошла беда. Как же она могла это допустить? Как произошло такое? Ведь она должна была понимать, что любое слово, любая мелочь может оказаться жизненно важной! Кто-кто, а она это должна была это знать! И вот теперь… Все только из-за ее глупости. Ну что ей стоило спуститься в подвал и расспросить Михалыча там?! Зина мучительно страдала.

Село Роксоланы, 1939 год

Дорога спускалась под уклон, оминая разросшиеся деревья. Разбитая грунтовка была практически непроездной: тут и там попадались рытвины, ухабы, камни… Ехать было очень тяжело. Именно поэтому автомобиль передвигался крайне медленно, перекатываясь по колдобинам. И скорость меньше 10 километров в час чрезвычайно раздражала всех пассажиров. Однако они понимали ситуацию, да и ничего поделать не могли. Лучше было двигаться вот так, совсем медленно, чем идти пешком.

Несмотря на то что наступила весна, темнело все еще рано. Впрочем, весна значилась только по календарю. Воздух был холодный, ветки деревьев были покрыты изморозью. А изо рта уставших путников шел пар.

Солнце садилось стремительно. Но в этом быстро меняющемся калейдоскопе красок тому, кто был любопытен, все-таки удалось рассмотреть сверкающую в лучах закатного солнца спокойную, зеркальную гладь лимана — на повороте, где дорога шла под уклон, при самом въезде в село, среди редких домов… Лиман никогда не бывает похож на море: его величественная, мощная гладь всегда излучает спокойствие и тишину. На нем не бывает волн. Не бывает и бурь. Именно поэтому к лиману хорошо приезжать с неспокойной, мятущейся душой, похожей на рваное облако посреди калечащих, острых камней сомнений. Если море — это движение, мощь, путь, то лиман — тишина, спокойствие. Мерцающее, застывшее величие природы, дарованное людям, чтобы они помнили о важных и величественных мгновениях вечности…

Но из троих мужчин, сидевших внутри салона автомобиля, за исключением шофера, который вообще не смотрел никуда, кроме расстилавшейся перед ним дороги, на величественную гладь лимана взглянул только один, сидевший рядом с водителем на переднем сиденье. Его осанка, кожаный планшет с документами, лежавший у него на коленях, то, как испуганно и подобострастно застыли за его спиной тревожные спутники — все это свидетельствовало о том, что этот человек здесь главный. Это было начальство, привыкшее к подчинению, привыкшее командовать, и с каждым прожитым годом привыкавшее делать это еще больше.