школы выложил видео, где я лежу на полу, а Лонг и Тэйт меня удерживают. В видео не попало ни то, как меня швыряют на пол, ни то, что было перед этим. Автор назвал ролик «В МШИ поймали драгдилера».

Драгдилер. Всего одно слово.

«Если я драгдилер,

всем срать, что там происходило».

На том видео почти нет просмотров. Я чувствую какую-то странную радость от того, что оно никому не сдалось.

В ванную заглядывает Трей:

– В смысле, ты еще не собралась?

– Тре-е-ей! – бурчу я.

На самом деле я всего лишь стояла перед зеркалом и мазала волосы гелем, но кому понравится, что старший брат вламывается в ванную, когда ты собираешься?

– Ты вообще знаешь, что такое правила приличия?

– А ты знаешь, что такое не опаздывать? – Трей смотрит на часы. – Бри, до службы двадцать минут. Ма уже готова.

Я делаю на лбу начес.

– Зачем мы вообще туда идем?

Ну серьезно, если бы меня уволили из церкви, только сам Иисус смог бы убедить меня пойти туда на службу. Клянусь, только он. Но даже ему я бы сказала, что подумаю.

– Честно, сам не понимаю, зачем ма туда идти, – признается Трей. – Но она идет. Собирайся давай.

Вообще ничего не понимаю. Трей выходит, я за ним. Джей уже сидит в джипе.

– Слушайте сюда, – говорит она. – Все будут сплетничать о том, что меня уволили. Постарайтесь не обращать внимания и не огрызайтесь, ладно?

Она смотрит в зеркало заднего вида прямо на меня.

– Что ты на меня смотришь?

– Сама знаешь. – Она начинает сдавать назад. – У тебя язык острый, как у отца.

И как у нее. Ну да ладно.

До храма Христа всего пять минут езды. Парковка забита, и кое-кто припарковался на щебенке в соседнем дворе, тоже в собственности церкви. Мы паркуемся там же, хотя раньше у Джей было личное парковочное место. С него уже убрали табличку.

Внутри храма Джей всем улыбается, как будто ничего не случилось. Даже обнимает пастора Элдриджа. Он раскрывает объятия и мне. Я сухо ему киваю и иду дальше. Трей тоже. Наша мелочность не знает границ.

Наша скамья – хоть табличку с фамилией вешай – стоит в задних рядах. Отсюда видно всего понемножку. Служба еще не началась, прихожане бродят по святилищу и беседуют маленькими группками. В первом ряду сидят пожилые женщины – их называют «мамы» – в больших шляпах. В сторонке собрались несколько священников. Я вижу среди них завитую голову священника Тернера. Вот уж для кого у меня ни единого нормального взгляда не найдется. Несколько месяцев назад он закатил прихожанам лекцию о том, что родители не должны обнимать и целовать сыновей, а то вырастут геями. Родители Сонни сказали, что большего бреда еще не слышали, и с тех пор Сонни с сестрами сюда ни ногой. А я никогда не упускаю возможности показать Тернеру средний палец.

И сейчас не упускаю. Но он сегодня без очков и приветственно машет мне в ответ. Ну я и решаю расщедриться на фигуру из двух средних пальцев.

Трей заставляет меня опустить руки. У него дрожат плечи от еле сдерживаемого смеха.

Впереди сидит и бабушка с другими оформительницами. У нее самая большая шляпа. Она что-то говорит подругам, и все оглядываются на нас.

– Пусть только попробует про меня сплетничать, – говорит Джей. – А что за ужас синтетический у нее на голове? Это парик или труп животного?

– Ма! – укоряет Трей. Я фыркаю.

По центральному проходу идет дедушка. На каждом шагу кто-то да приветствует его: «Доброе утро, священник Джексон!»

Всюду, кроме церкви, его называют Стариком. Его живот, кажется, вот-вот разорвет жилет. Галстук и платок у него фиолетовые, под цвет бабушкиного платья и шляпы. Дедушка с бабушкой всегда одеваются в одни и те же цвета. И не только по воскресеньям. Они приезжали в Маркхэм на футбольные матчи поддержать Трея в одинаковых спортивных костюмах. Брат сам не играл, он был барабанщиком, но в университетах, исторически созданных для чернокожих, оркестр ничуть не хуже сборной по футболу. Не, он даже престижнее.

– Ну что, вот и вы, – произносит дедушка – это он так здоровается – и, перегнувшись через скамью, целует Джей в щеку. – Рад, что вы пришли.

– Иначе и быть не могло, мистер Джексон, – отвечает она. – Ничто на свете не отвратит меня от дома Божьего. Славься, Господь!

Я кидаю на нее косой взгляд. Нет, она на самом деле верует, но в церкви всегда включает христианку на полную мощность. Можно подумать, не они с тетей Джиной и тетей Шель вчера танцевали тверк у нас в гостиной. Не прошло и суток, а Джей уже через слово говорит то «славься», то «аллилуйя». По-моему, даже сам Иисус так не разговаривал.

Дедушка наклоняется ко мне и показывает пальцем на свою щеку. Я его чмокаю. Щека пухлая и с ямочкой, как у отца.

– Поцелуй на удачу от Капельки, – улыбается он, смотрит на Трея, и улыбка исчезает: – Парень, тебе бы к парикмахеру. Так не обрастают даже белые парни, заплутавшие в горах.

Я фыркаю. Дедушка в своем репертуаре.

– Ну что ты с самого утра начинаешь? – вздыхает Трей.

– Это не у меня из головы кустарник вырос. Джейда, вы как, держитесь?

Ну конечно, он в курсе. Дедушка – старший священник и знает все.

– Да, сэр, – говорит Джей. – Мы справимся.

– Я не спрашивал, справитесь ли вы. Я спросил, как дела сейчас.

– У меня все под контролем, – отвечает Трей.

– С твоей-то ерундовой работенкой? – спрашивает дедушка.

Он все время повторяет, что Трей должен найти «нормальную работу». Неделю назад он долго-долго разглагольствовал о том, что «это нынешнее поколение не желает напрягаться» и что продавать пиццу – «не мужская профессия». Сам-то дедушка сорок лет проработал ремонтником. До него почти никто из чернокожих там не задерживался. И теперь он заявляет, что, если Трей не приходит домой весь в поту и грязи, он толком и не работает.

– Я сказал, у меня все под контролем, – повторяет брат.

– Мистер Джексон, мы справляемся, – говорит Джей. – Спасибо за беспокойство.

Дедушка достает бумажник.

– Хоть подкину…

– Я не…

Дед достает пару двадцаток и вкладывает в руку Джей.

– Не валяй дурака. Этого хотел бы мой сын.

Он любые разногласия с мамой заканчивает, помянув моего отца.

– Ну уж нет, – возражает Джей. – Будь он жив, это он бы вам деньги давал.

Дедушка хмыкает.

– Щедрый был мальчик, да. Разглядывал вот на днях часы, его подарок, и задумался. – Он похлопывает по золотым часам, которые носит не снимая. – Они, получается, последнее, что он мне дарил, а я еще брать не хотел. Жалел бы теперь. Если бы я только знал…

Дедушка замолкает. Они с бабушкой так и не оправились от горя. Оно просто забилось в уголок и выжидает подходящего момента, чтобы ударить.

– Возьми деньги, Джейда, – настаивает дедушка. – И ни слова больше на эту тему, ясно?

Подходит бабушка.

– Только на ерунду не трать.

Джей закатывает глаза.

– И вам доброе утро, миссис Джексон.

Бабушка внимательно оглядывает ее, закусывает губу и что-то бормочет.

Да, согласна, моя бабушка спесивая. Это реально так. Джей она невзлюбила в основном за то, что та раньше жила в «Кленовой роще». И постоянно называет ее мутной крысой из социалки. Хотя Джей называет ее старой тупой выпендрежницей не реже.

– Надеюсь, деньги пойдут на благо моих внуков, а не на всякие темные делишки, знаю я тебя, – заявляет бабушка.

– Прошу прощения, – переспрашивает Джей, – какие еще делишки?

– Луиза, не надо, – вмешивается дедушка.

Бабушка поджимает губы и смотрит на меня.

– Брианна, детка, может, сядешь с нами?

Каждое воскресенье одно и то же. К счастью, я уже разработала систему. Я сажусь к ним ровно через раз. Так и бабушка не обижается, что я предпочитаю Джей, и Джей – что я предпочитаю бабушку с дедушкой. Этакая совместная опека, версия для церковных скамей.

Хитро закручено, но такова жизнь. В прошлый раз я сидела с Джей, значит, теперь очередь бабушки с дедушкой.

– Да, мэм.

– Хорошая девочка, – самодовольно произносит бабушка. Она явно еще не просекла мою тактику. – А ты, Лоуренс?

Это она Трею. Его зовут Лоуренс Маршалл Джексон – третий. Бабушка почти не пользуется его прозвищем.

Трей обнимает маму за плечи.

– Мне и тут хорошо. – Так он говорит каждую неделю.

Бабушка поджимает губы.

– Ясно. Брианна, пошли.

Джей, пока я пробираюсь мимо нее, украдкой сжимает мою руку.

– Пока, малышка.

Она в курсе, что я делю воскресенья пополам. И говорила мне, что это необязательно. Но я готова на все,