Рамон поднял голову, и в его глазах она увидела такое же желание, что испытывала сама.

— Ты говорила, что хочешь все целиком, — напомнил он.

Это было так, однако Эмили и подумать не могла о таком повороте событий. Никогда прежде ей не приходилось заниматься оральным сексом. Бывший парень, благодаря которому она потеряла интерес к интимной близости, никогда не намекал на это, а она, даже представляя в своих смелых фантазиях руки и губы Рамона, не заходила так далеко. Но сейчас она хотела попробовать.

Расслабившись, Эмили предоставила ему полную свободу, и первое прикосновение его языка заставило ее громко вздохнуть и вздрогнуть. Положив ладонь ей на живот, Рамон продолжал ласки, проникая в нее все глубже. Эмили прислушивалась к нарастающему напряжению внутри себя — никогда она и подумать не могла о том, что ей может понравиться нечто подобное. Рамон нашел кончиком пальца место, при прикосновении к которому Эмили ощущала словно электрический ток, бегущий по телу, и принялся его поглаживать. Прежде чем она поняла, что происходит, все ее тело напряглось и словно взорвалось в резком приступе наслаждения. Эмили произнесла имя Рамона — раз, два, и вот он приподнялся над ней, улыбаясь.

— Правильно, дорогая, — прошептал он, проводя пальцем по ее груди. — Привыкай к моему имени. Тебе придется выкрикнуть его не раз сегодня.

Рамон сбросил вызов на телефоне и направился к спальне. Было уже далеко за полночь, и, поскольку Эмили крепко спала, он решил сделать пару звонков в гостиной. Глядя на девушку, он улыбнулся: кто бы мог подумать, что эта сдержанная, замкнутая леди спит в такой позе. Вместо того чтобы свернуться в клубок или лечь на спину, положив руки на живот — так Рамон представлял себе спящую Эмили, — она заняла почти всю кровать, широко раскинув руки и ноги. На ней не было никакой одежды — лишь серебряная цепочка с жемчужинкой. Кудри, все еще влажные после душа, разметались по подушке, и Рамону снова захотелось ощутить всю их мягкость.

Он почувствовал, как в нем снова пробуждается желание при одной мысли о том, как много раз он насладился ее телом за последние два часа. Эмили буквально вскружила ему голову — в ней за маской сдержанности и робости таилась страсть и смелость. Она была неопытна, но Рамону это даже польстило — он и сам не ожидал от себя таких чувств. Желая доставить ей большее наслаждение, он почти преуспел — до той самой секунды, когда ее тело поддалось его напору. Тогда он потерял контроль над собой. Потом нечто похожее случилось в душе, куда Рамон ввел Эмили с одним лишь намерением — освежиться. Но закончилось все иначе: приподняв ее и прижав к стене, он овладел ею, позабыв обо всем на свете, пока Эмили не зашептала ему на ухо, что они забыли презерватив. Моментально отстранившись, Рамон с удивлением понял, что на какой-то миг ему хотелось позабыть о риске и продолжать начатое. Прерывисто дыша и разрываясь между желанием и здравым смыслом, он увидел, как Эмили, озорно блестя глазами, опустилась на колени. Он пытался протестовать, однако это не очень-то ему удалось, и за считаные секунды все было кончено.

Рамону приходилось заниматься любовью с разными женщинами и в самых неожиданных порой местах, но самым ярким его эротическим воспоминанием стала Эмили, стоящая на коленях в душе с раскрасневшимся лицом. Ему вспомнились ее слова: «Что происходит в Париже, остается в Париже». В любое другое время этот вывод порадовал бы его безмерно: какой донжуан не захочет услышать от дамы слова, которые освобождают его от всяких обязательств? И потом, такие отношения были золотым правилом Рамона. Так он жил последние двенадцать лет и намеревался продолжать в том же духе. Он не случайно избегал настоящих чувств. Очень давно ему пришлось выучить простой урок: не сближаясь с людьми, невозможно никому причинить боль.

Снова взглянув на лицо Эмили, Рамон почувствовал, как сердце сжалось. Одна ночь — несколько часов — оказалась слишком короткой для всего, что хотелось сделать. Внезапно пришла мысль о том, что раз уж им суждено быть вместе лишь здесь, в Париже, то, может быть, одной ночи и впрямь мало и лучше продлить удовольствие на оба выходных дня?

Тут Эмили открыла глаза, обведя сонным взглядом комнату, потянулась и улыбнулась:

— Рамон?

— Да, моя дорогая?

— Который час?

— Поздно — или рано, как тебе угодно.

Она приподнялась на локтях.

— Нам пора? Нас ждет самолет?

Рамон положил телефон на тумбочку.

— Нет. Пилот подождет одну ночь.

На лице Эмили появилась тень беспокойства.

— А завтра утром он сможет нас забрать?

Рамон прыгнул на кровать.

— Он сможет нас забрать тогда, когда мне это будет нужно.

Откинув с девушки простыню, он провел пальцами по золотистым волоскам между ее ног и, услышав тихий возглас, спросил:

— Слишком резко?

— Немного.

Улыбнувшись, Рамон повторил движение.

— В этом случае я буду нежен.

Яркие лучи солнца струились сквозь огромные окна пентхауса, и впервые в жизни Эмили поняла, что значат слова «холодный дневной свет». Затянув пояс пушистого махрового халата потуже, она сказала «нет» и немедленно почувствовала облегчение, потому что противоположный ответ крутился у нее на языке, однако она не могла себе позволить его произнести ни при каких обстоятельствах.

— Я не могу остаться еще на ночь, мне нужно вернуться в Лондон сегодня утром.

«А еще было бы неплохо, если бы ты оделся», — про себя добавила она, глядя на обнаженного по пояс Рамона.

На нем были брюки от костюма, но они, не будучи застегнутыми и поддерживаемыми ремнем, слишком низко сидели. Эмили боролась с желанием опустить глаза на его плоский мускулистый живот, зная, что не совладает с собой.

Рамон, не подозревая о ее терзаниях, как ни в чем не бывало налил кофе из серебряного кофейника в две фарфоровые чашки.

— Тебя ждут срочные дела?

— Да, — солгала Эмили, беря у него из рук чашку и не поднимая глаз.

Она презирала себя за то, что, пренебрегая доводами разума и осторожностью, позволила любопытству и страсти взять над собой верх. И это после того, как долгие годы она осуждала отца за его поведение. Нет, нельзя оставаться в Париже еще на ночь. При одной мысли о том, что они делали бы вдвоем, на щеках вспыхивал румянец, а по телу пробегала дрожь. Этот мужчина — точно смертельный наркотик, и она, поддавшись соблазну, теперь отчаянно нуждается в повторной дозе удовольствия. Неужели привычка развивается так быстро? Эмили покачала головой, отгоняя странные мысли. Все, что происходит, совсем не похоже на ее привычную жизнь, и потому она совершает нехарактерные поступки. Хотя — страшно признать — какая-то часть ее сознания вовсе не сожалеет о содеянном, а напротив, полагает, что это было верно. Очевидно, она теряет последний рассудок.