— Что?

Она пожала плечами, не желая признаваться в своей слабости.

— Страх, — наконец вымолвила она, отводя взгляд.

Рамон, приподняв ее голову, посмотрел в глаза.

— Я думаю, ты можешь сделать все, что захочешь, Эмили Ройс.

— Я устала, — произнесла Эмили, опуская глаза. Вряд ли сейчас Рамон сочтет ее привлекательной, после той безобразной сцены в туалете. — Спасибо, что помог. Я постараюсь поспать.

Она легла и укрылась пледом до подбородка. Рамон встал. Закрыв глаза, Эмили прислушивалась, ожидая, что он сейчас уйдет, однако воцарилась тишина. Внезапно рука его погладила ее волосы, а губы прижались к виску.

— Мы сделаем это вместе, Эмили, — прошептал он, щекоча ее своим дыханием. — Ты не одна.

С этими словами он вышел из комнаты. Как только дверь за ним затворилась, Эмили уткнулась в подушку. Вчера, вернувшись от врача в пустую квартиру, она ощущала себя очень одинокой, но старалась успокоиться — она ведь привыкла быть одна. И теперь эти слова: «Ты не одна». Засыпая, она все еще слышала их, и ей было тепло и уютно.

В четверг Эмили вернулась к работе, хотя Рамон хотел, чтобы она осталась дома до конца недели, и повторил ей об этом раз десять, пока она готовила ужин. Ослабив галстук и закатав рукава, он поставил загорелые сильные руки на стойку кухонного островка, отбивая аргументы Эмили. На миг ей даже показалось, что они — обычная пара в разгар семейной неурядицы, и от этой мысли стало тепло в груди. Никто и никогда раньше не переживал за нее так и не спорил о том, как поступить лучше.

Эмили щелкнула кнопкой мышки и открыла файл. Работа — вот что давало ей ощущение контроля над собой, возвращало к реальности. А если учесть, что дом и независимость отныне не принадлежат ей одной, понятно, почему так важно обрести контроль. Пусть Рамон, если ему так нравится, устанавливает пока свои правила — скорее всего, он просто скрывает под маской распорядителя страх.

Но он ведь не будет жить в ее смежной комнате следующие семь с половиной месяцев — это неправильно для них обоих. У него есть офис и дом в Нью-Йорке, клубы и курорты по всему миру, роскошная жизнь, а ей нужно личное пространство, чувство равновесия. Как можно мыслить здраво с гостем, буквально излучающим тестостерон? Вот почему она так отчаянно хотела вернуться к работе. Ей нужна какая-то перспектива.

В дверь постучали.

— Войдите, — позвала она, чувствуя укол совести. Ведь обычно закрытая дверь служила для коллег знаком того, что начальница недоступна. Однако сейчас она всего лишь составляла список врачей.

Дверь отворилась, и вошел Рамон. Улыбка на лице Эмили тут же погасла. Она раздраженно посмотрела на него.

— Не знай я, что ты все же любишь мои визиты, дорогая, я бы оскорбился, глядя на твою рожицу сейчас.

Сердце ее радостно подпрыгнуло.

— Я думала, у тебя весь день встречи в клубе «Цитрин», — произнесла Эмили, оглядывая его костюм в полоску и размышляя о том, сколько женщин сегодня, должно быть, потеряли голову. — У тебя что, нет других дел, кроме как постоянно наведываться ко мне?

Его темная бровь приподнялась.

— Например?

— Не знаю… В Париже или Нью-Йорке. А может, в Заполярье?

Опустившись в кресло, Рамон произнес:

— Знаешь, ты мила, когда тебя не тошнит.

Эмили негодующим взглядом посмотрела на него:

— Это не смешно.

Улыбка на его губах свидетельствовала об обратном.

— Как ты себя чувствуешь?

— Превосходно. Так же, как и час назад, когда ты мне звонил с тем же вопросом.

— Голова кружится?

— Уже лучше.

— Тошнит?

— С утра нет.

Сегодня все повторилось с точностью, как и вчера. Постояв с ней, Рамон на руках отнес ее в кровать и удалился к себе. Эмили с трудом удержалась от того, чтобы не кинуться к нему на грудь, умоляя, чтобы он остался.

— Правда, — произнесла она. — Я прекрасно себя чувствую.

Он нахмурился:

— Для меня слово «прекрасно» совершенно не сочетается с постоянной тошнотой.

— Это просто токсикоз, это не смертельно, — возразила Эмили, тут же вспомнив о матери и прикусив язык.

— Или это может быть гиперемезис беременных.

Она беспомощно моргнула.

— Что, прости?

— Сильная рвота, — пояснил Рамон. — А это может нанести вред и тебе, и ребенку.

Эмили в удивлении не сводила с него глаз.

— Откуда ты вообще это знаешь?

— На твоем столике лежат буклеты — их тебе дал врач. — Рамон прищурился. — Ты же ведь их прочла, разве нет?

— Я в процессе, — невозмутимо сказала Эмили.

— Отлично, — резюмировал Рамон, вставая. — Пойдем.

— Куда?

— На обед.

Она покачала головой:

— Я не голодна.

— Ты должна есть, Эмили, — строго возразил Рамон. — Для себя и для ребенка.

Взяв сумку с тумбочки, она встала.

— Хорошо, — произнесла она наигранно весело, хотя есть совсем не хотелось.

Это расстраивало Эмили: она скучала по возможности поесть и по своему обычно здоровому аппетиту. Подойдя к Рамону, она положила руку на его плечо.

— Я еще никому не говорила, даже Марше. Я бы хотела сохранить все в секрете, пока не пройдет первый триместр.

— Конечно.

Почувствовав, как его рука напряглась под ее пальцами, Эмили отошла.

— Ты тоже никому не говорил?

— Нет.

— И родным тоже?

Ей показалось, что губы его как-то неестественно сжались.

— Никому, Эмили.

Поняв, что затронула запретную тему, девушка умолкла. Однако, выходя с Рамоном из клуба, не могла не думать о его семье. Она полагала, что им он захочет рассказать первым делом, но, очевидно, все было иначе. На миг это показалось ей странным, а потом пришла в голову мысль о том, что она — последний из тех, кто вправе делать подобные выводы. Что она знает о семьях?

Утром в субботу Рамон отправился в Париж, чтобы встретиться с командой инженеров в клубе «Сапфир». Что-то насчет бассейна в комплексе отдыха — дело было достаточно серьезным и требовало его присутствия. Эмили лететь с ним отказалась, хотя он и приглашал. Вернуться в Париж, где они разделили ту невероятную ночь, означало бы нанести вред и себе, и ему. Достаточно было того, что она живет с ним в одной квартире, каждую ночь спит в смежной комнате и отчаянно скучает по его ласкам. Рамон, не желая оставлять ее даже на одну ночь, принялся спорить, и эта стычка лишь разожгла подспудный огонь, что разгорался при каждой беседе. Эмили, чувствуя себя уставшей и опустошенной, не могла дождаться его отъезда. Теперь, проведя сутки без своего энергичного и обаятельного сожителя, девушка вынуждена была признать правду: она скучает. Но это же безумие! Как можно скучать по человеку, с которым общаешься меньше недели?